— Странно, то же самое можно сказать и о внешности сестер. Ты не находишь? — оживлялась я, видя, что над мамой больше не довлеют старые домашние опасения быть не так истолкованной. — Марина Ивановна явно была более яркой, эффектной, но почему-то ее сестра кажется и женственней, и тоньше.
— Понимаешь, — мама снова вспоминала, подчас прикрывая глаза ладонью, — она вся была какая-то судорожная, как комок мышц, казалась состоящей из ряда последовательных рывков: говорила короткими фразами, словно выстреливала их из ружья, и двигалась так же. Ее пластика была не мягкой, а импульсивной, состоящей из быстрых дискретных движений. Не зря же она и образы такие применяла, вспомни: "сорвавшимся, как брызги из фонтана, как искры из ракет…", "ворвавшимся, как маленькие черти". Она была как… как свет, хоть и волновой по природе, но с корпускулярными свойствами! То ли она спешила куда-то, то ли от зажатости такое с нею творилось, от неуверенности. Да и пальцы у нее все время двигались, знаешь, так странно выворачивались и сжимались в кулачки, — и мама пыталась показать, как это было. — Нет, у меня так не получится, — смеялась она. — У нее ладошки были как два паучка, постоянно сучащих лапками.
— Видимо, взмокали, и она их растопыриванием проветривала, — сказала я. — Мне доводилось наблюдать такие неврозы.
Позже мама признавалась, что, оставшись в музее один на один с Мариной Ивановной, в какой-то момент испытала страшную неуютность, словно ее запечатали наедине с нечеловеческим сознанием, с существом нездешним, пришлым, не таким, чужеродным, с другой сутью. Чтобы проиллюстрировать мамину мысль более выпукло, скажу что так, наверное, чувствуют себя люди, оказавшиеся в закрытом пространстве с толпой сумасшедших. Сказано это не в обиду Цветаевой, речь идет только о том, что она стояла в одном ряду с теми, кто преломлял мир и отражал вовне не так, как остальные люди. И от этого мир вблизи нее приобретал другие свойства, становился качественно иным, отличался своей физикой и влиял на нормальных людей по-другому. Так, допустим, сумерки солнечного затмения, случившегося днем, влияют на фауну — сразу же настораживающуюся, приходящую в состояние панического побега, обостряющую свои рефлексы.
Маме уже случалось оказываться в сходной ситуации, переживать нечто подобное, отдаленно напоминающее вот это одиноко-упорное стояние напротив чего-то огромного и непостижимого, принимая на себя его внимание. Во всем, что от Цветаевой струилось, маме чудилась знакомость, виденность прежде, встреченность когда-то раньше, повторение каких-то впечатлений, не зацепившихся за ее внимание по причине их естественности, хотя поражающих.
