Сказано это было довольно внятно, но продемонстрировало тройную патологию речи, что встречается крайне редко в одном человеке, — картавость{3}, шепелявость{4} и гнусавость{5}. Все эти огорчительные определения, в итоге, означают лишь искажение ряда звуков при их воспроизведении, не больше того. И все же наблюдать их не очень приятно, понимая, что они являются признаками вырождения{6}. Но в данном случае явные дефекты речи не грешили чрезмерностью, были сглаженными, вроде даже невзначай получавшимися и не только не умаляли приятности, исходившей от говорившей женщины, но в сочетании с ее мягким, волнующего тембра голосом сообщали ей необыкновенную милоту, обаяние — то, что французы называют шармом. Можно было, конечно, назвать ее выговор французским, чтобы не сказать, что она грассировала, что с прононсом воспроизводила носовые звуки, тогда это прозвучит как комплимент, естественный при ее долгом пребывании во Франции. Ее шепелявость сопровождалась симпатичной мимикой: верхняя губа поджималась, а нижняя искривлялась, вытягиваясь желобком вправо, — ее строгое лицо от этого изменялось и приобретало недостающую мягкость.
— Понимаю. Безусловно, вы правы. Прошу вас, пойдемте, — ответила Роза, замечая подошедшую Еву и кивком приглашая ее идти следом.
Маленькой группой они направились к служебному входу. Оказавшись в здании, немного ускоренным шагом прошли в один из кабинетов, где размещалась научная часть музея. В комнате, на удивление маленькой для такого монументального сооружения, было безлюдно, хотя стояли три рабочих стола и возле каждого — стулья для посетителей.
— Располагайтесь, присаживайтесь, — Роза засуетилась, подавая посетителям плечики для одежды. — Тут все свои, это Ева — моя родственница, — показала она на мою будущую маму. — Марина Ивановна, может, пойдем к директору? — при этих словах Ева буквально осела на стул, прикрыв ладошкой рот, а хозяйка кабинета, видя, что гости оглядывают обстановку, особенно дополнительные стулья, продолжала заученным тоном сопроводительницы: — Здесь мы консультируем экскурсоводов.
— Нет, обойдемся без официальных лиц. Я вообще останусь тут, — ответила та, которую Роза назвала Мариной Ивановной. Ева, догадавшись, что перед ней и есть дочь основателя музея, знаменитая поэтесса Марина Цветаева, завороженно следила за ней, снова закуривающей. — Займитесь сыном. Я не смогу долго не курить. В этом все дело.
— Ах, да-да, тогда я отведу… — Роза замялась, поглядывая на сына Цветаевой.
