— Те женщины, которых ты знал, — спросила вдруг Элиза, — они были хорошие?
— Ревнуешь! — засмеялся Кзума.
— Неправда! С Мейзи можешь ходить куда угодно, и я не буду ревновать, а я знаю, что она тебя любит.
— Мейзи хорошая.
— Да.
Она отставила пустую тарелку. Взяла его руку и загляделась на огонь.
— Кзума!
— Да?
— Ты хочешь, чтобы я перешла сюда жить?
— Да.
— А почему не попросил?
— Думал, может, тебе не захочется. Всего одна комната. Думал, может быть, скоро заведем две.
— А если бы мне не захотелось?
— Я ведь не звал тебя.
— Так позови сейчас.
И глядела на него, ожидая ответа.
Он пытался позвать ее, но слова не шли. Застревали в горле жесткими комьями. Раскрыл рот, а слов все равно не было. И он только поглядел на нее и покачал головой.
Нежная улыбка озарила лицо Элизы. С минуту она смотрела на него ласково, нежно, потом опять устремила взгляд в огонь, держа его большую жесткую руку в своих, маленьких и мягких.
Так они сидели долго. И вокруг них было молчание и покой. Потрескивали дрова. Временами залетали звуки с улицы. Но все это было далекое, нереальное. Реально было только молчание и покой. Реальна только любовь и двое любящих.
Небо потемнело, медленно сгущались сумерки. Люди спешили по домам с работы, посидеть у огня со своими. А другие спешили из дому на работу. А у третьих нет ни любимых, ни дома, ни работы. Кто-то умирает. Кто-то рождается. У одних есть, чем насытиться. Другие голодают.
В комнате все темнело, и огонь разбрасывал по углам черные тени. Кзума и Элиза сидели плечом к плечу, глядя на красные языки пламени. Запел чайник. Элиза закинула голову. Кзума наклонился к ней и коснулся губами ее губ.
— Хорошо и спокойно быть любимой тобою, — сказала она и поднялась.
Убирая посуду, она напевала, и в голосе ее была веселая легкость. А в движениях — ритм танца. Они были раскованные, свободные, счастливые. Она была прекрасна, и любовь еще красила ее. Делала мягкой, послушной, полной смеха и музыки. И, проходя мимо него, она каждый раз умудрялась его коснуться. Платьем, локтем, пальцами, скользнувшими по волосам, ногой, задевшей его колено.
Кзума не спускал с нее глаз. Хорошо иметь в доме женщину, да еще чтобы любила его и была с ним счастлива. Все безумие из нее выветрилось, и осталась просто женщина, как любая другая, только красивее, и он любил ее и гордился ею.
Она велела помочь ей со всякими мелочами. Расставить все по местам. И голая комната, в которой и было-то всего-навсего железная кровать в одном углу и столик в другом, превратилась в прекрасное удобное жилище.
