– Так, значит, все-таки «он»? – с сумасшедшинкой наседал рыжий. От него шел слегка необычный запах: как от сахарной ваты из детства. Так, помнится, пахли на лотках леденцы в парках осенней порой. Между тем фигляр стоял, выжидающе, с какой-то даже услужливостью подавшись вперед. Дэвид замер с таким ощущением, будто зашел в какой-то темный подвальный клуб, где его вдруг, как завсегдатая, встречает швейцар, которого он впервые видит.
– Я… не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотал литератор.
– Он не понимает, – шутовски подмигнул рыжий. – Логично рассуждаешь, кореш. Ну ладно, я поплыл: сам тут разгребай. Удачи, да?
Выставив на обеих руках пальцы крестиком, он отправился восвояси, воровато оглядываясь, как будто уже по совсем иному делу. По пути он обогнул стайку европейцев в ярких курточках на искусственном меху, а с другой стороны, гляди-ка, уже и не вынырнул: должно быть, пошел в неустановленном месте через дорогу.
Дэвид сейчас был откровенно напуган. Вязкий мутный страх сковывал ему все нутро, пронизывая уверенностью: какой бы позыв ни привел его сюда, в это место, он был насквозь неправильным и опрометчивым. Как раз здесь ему ни в коем случае не место. Все равно что прийти в парк и вдруг нежданно-негаданно очутиться по горло в толще темной колышущейся воды.
До сознания только сейчас дошло, что сквер, если смотреть на него сверху, вероятно, представляет собой ту самую трапецию, которую он увидел на гравии парковки возле «Кендрикса», – осознание, от которого Дэвиду стало еще больше не по себе. Как будто он действовал по указанию, о получении которого и не догадывался.
Времени половина четвертого. Если у него есть намерение вернуться на вокзал пешком, то лучше выдвигаться уже сейчас. Или лучше взять такси? Но… что «но»? Ехать, и ехать немедленно. На первый же поезд. Так к ужину можно уже быть дома.
«До́ма» – как маняще, ностальгически это звучало.
Он прошел с половину центральной аллеи, когда заслышал сиплое придыхание и на скамейке справа от себя увидел бездомного – никотинно-землистого, с жидкой паклей волос, облепившей рябую старческую плешь; эдакий живой скелет, обмотанный лохмотьями старого костюма. Бомж таращился куда-то мимо Дэвида, на одну из лужаек. Скукожив лицо в гримасе, он от чего-то сердито отмахивался.
– А ну кыш! Куда прешь! Пшли вон, я сказал! На хер, на хер, на хер!
Писатель обернулся поглядеть, что там старикану мерещится, и неожиданно для себя увидел, что сквер вокруг полон людей.
