Она вразмах подсекала топором еловые заросли у темной стены кедрача. На крепком, белом, как гриб боровик, подбородке ее проступили капельки пота, на щеках играл румянец.
— Ходишь? — вместо приветствия произнесла она, разгибаясь.
— Хожу! — отвечал Сергей, оглядывая ее, дюжую и не менее стройную, чем та вон молодая ель.
— На-ко, постебай! — предложила она, смахивая со лба светлую кудельку волос, и подала ему топорище.
Он взял, ощутил в дереве теплоту ее рук, и, неожиданно для себя, весело присвистнул.
— Да ты не так, — потянулась она к топору в его руке. — Ближе к затылку лапу-то держи, а ногу… вот этак!..
Кожа на руках была у нее шершавая, что лист орешника, а кончики губ слегка подвернуты усмешкою вверх.
— Баско! — одобрила она и принялась за валежник, сгребала его в кучи, подминала коленом и все посматривала на Сергея.
— С того конца тяпай, с того! А сырье не шевель… Без надобности сырье…
Хотя не уступал Сергей в росте и силе деду своему, заводскому молотобойцу, как не раз о том говорил отец, однако, не имея навыка дровосека, он вскоре взопрел, упыхался и, отдуваясь, опустил топор.
— Довольно на сегодня!
Вокруг терпко веяло потными остывающими травами, где-то далеко-далеко погружалось в темные волны хвои багровое солнце, от ближнего пихтача надвигалась пасмурь.
— Довольно! — повторил он, надвигая на белокурую копну волос потертую студенческую фуражку. — Пошел я!
— Гулять? — поинтересовалась Алена, проводя пальцем по лезвию топора: испытывала, надо быть, остроту его.
— Да!
— Завтра опять тут буду! — крикнула вслед, и некоторое время было около нее тихо: глядела, вероятно, в его сторону.
Назавтра моросил дождик. От изб несло горьковатым дымком. Над тайгой, цепляясь за вершины кедров, ползли туманы. Ковер из опавшей хвои хлюпал под ногами.
— Ага, пришел!.. — кинула встречу постояльцу Алена с приметным, по-юному смутно стыдливым, оживлением. — Стебать будешь?
— Давай! Покосилась на него.
— На посиделки ты?
— А что?
— Сними пиджак-от.
Он послушно сбросил тужурку и улыбнулся, отметив про себя, что никогда не решился бы разоблачиться так в обществе Тони Игнатовой: была на нем сильно поношенная сорочка, прихлестнутая по плечам темными от пота подтяжками.
Вспомнив о Тоне, подумал, принимаясь за топор: «Сегодня же вечером напишу ей, хорошенько выбраню за молчание… Если не ответит, значит — конец!»
— Ой, срубился никак? — воскликнула у его плеча Алена. — Эх ты, вареный!..
Сергей стоял бледный, зажав ладонью колено, на пальцах — кровь: будто бруснику раздавил.
