В начале пятого года Рогожский районный комитет большевиков поручил Сергею кружок молодых гужоновцев прокатного цеха. Одновременно, посменно с Тоней, вел Сергей занятия в марксистской группе на Пречистенских курсах.
Близость к передовым кругам студенчества и, особенно, живая связь с рабочими много дали Сергею, обогатив его жизненную стойкость, позволив ему на деле убедиться в силе класса, призванного «новый мир построить».
Проводя беседы в кружках, готовясь к ним, он просиживал долгие часы над литературой староискровского направления, жадно накоплял в кладовке памяти все, что принадлежало здесь перу Ленина, готов был не пить, не есть — лишь бы попасть на собрания, где выступали старые подпольщики, и ко времени грозных декабрьских событий мог уже не без гордости считать себя зрячим солдатом ленинской армии, для кого участие в борьбе на баррикадах столицы было великим счастьем.
Да, он сооружал и защищал вместе с гужоновцами баррикады своего района, дважды совершал с товарищами вылазки к Пресне и лишь в последние ее дни вынужден был сложить оружие и укрыться с группою дружинников под Наро-Фоминском, в деревнях, а затем, спасаясь от преследования ищеек, перебраться к родителю, на Волгу.
Заметя таким образом следы и передохнув под отцовской кровлей, он осенью следующего года вновь выехал в столицу. Свидетельство о болезни, состряпанное в земской больнице друзьями отца, а также личное содействие одного прогрессивно настроенного профессора помогли Сергею устроиться снова в университет.
Федор Игнатов, брат Тони, оказался менее счастливым: в седьмом году где-то в Замоскворечье его «накрыли» с кипою нелегальной литературы и выслали в Вологодскую губернию. Сестра же его не только уцелела, но и продолжала свои курсы, довольно часто встречаясь с Сергеем до самой той поры, когда и его постигла участь Федора.
Весною девятого года, в связи с многолюдною сходкой студентов, на которой вынесен был протест против попрания элементарнейших основ университетской автономии, Сергея, как активного коновода студенчества, арестовали, продержали без малого год в тюрьме и отправили по этапу в Сибирь. И вот он — пленник неоглядной глухой тайги!
Жители Тогорья, в котором поселен был Сергей, располагали отвоеванным у тайги полем, занимались пушным промыслом, водили рогатый и мелкий скот. Первым среди исправных хозяев считался в селении тот самый торгаш Ситников, у кого ссыльный Леонтьев вел конторскую работу. Помимо лавки со всякою утварью, Ситников промышлял пушниной, скупая ее не только у местных охотников, а и в окрестностях, у инородцев, причем в этом дельце Абакум Терентьич не брезговал обменом звериных шкур на спирт и бражку-самосидку. О том, что где-то на таежной заимке гнал Абакум Ситников сивуху, знали в Тогорье старые и малые, знало и начальство в лице местного урядника.
