– Что вы мне тычете под нос мятую газету.
– Это «Комсомольская правда», – оскорбился Краюшкин.
– Не знала, что здесь продают «комсомолку», – фыркнула Софья Андреевна.
– Здесь перепечатка статьи из «Дэйли Телеграф». В ней так и написано, что в Риме больше других пьют американцы и англичане.
– Ну надо же! А вы мало выпили? Признайтесь, хотели перепить американцев, отстоять честь нации?
– Если бы я много выпил, то как бы я тогда в гостиницу попал!
«Весомый аргумент», – про себя усмехнулась я.
– Вот что, вы мне уже надоели. Идите в свой номер и проспитесь. Да не дышите вы на меня так! А я ведь я вас предупреждала, любезный, предупреждала. Считайте, что у нас с вами не сложились отношения. – И тут же изменила тон: – А ведь я вам доверилась, а вы, а вы… – слова доносились вперемежку со всхлипами. – Зачем вы? Не хочу вас видеть. Идите к себе, не мешайте мне спать. Ой, теперь уж не уснуть. В каком номере Дима Славский? Попрошу у него валидол. Хороший молодой человек, не такой как вы! Он меня весь вечер успокаивал.
– Софья Андреевна, и я не такой, правда, – заскулил Леопольд. – Да, я выпил, но я все вам объясню. У меня горе. Можно сказать, что я потерял близкого мне человека, а тут вы, меня понять не хотите. Все к одному. Пустите.
«Все говорит о том, что Иванова была его дочерью».
– Ладно, но ненадолго. Завтра, то есть уже сегодня мы едем в Пизу.
Хлопнула дверь. Софья Андреевна впустила Краюшкина к себе. Подслушать их разговор я не могла – мой номер и номер Софьи Андреевны были отделены ванными комнатами, а выйти в ночной сорочке в коридор я не рискнула. Мне, конечно же, интересно было, когда выйдет от моей соседки Леопольд, но его выхода я так и не дождалась – через пять минут меня сморил сон.
В половине девятого в номер робко постучали.
«Это точно не Алина, – проснувшись от стука, подумала я. – Та особенно не церемонится. Грохает так, что двери с петель слетают».
– Мариша, ты уже встала? Ты не была на завтраке. Тебе не здоровится? Я взяла тебе бутерброд. Через полчаса мы уезжаем. Ты поедешь?
Степа! Кто еще обо мне позаботится?
Совершенно разбитая после бессонной ночи я сползла с кровати и пошла открывать.
– Привет, – поздоровалась я, пропуская Степу в номер.
– У меня ничего интересного, – с порога доложила она. Голос у нее был виноватый, как будто она передо мной оправдывалась. – До девяти часов просидела с Веней в кафе. Он так скверно себя чувствует. Душа рвется на части, когда на него смотришь. Ты ведь знаешь, как он относился к Лике Ивановой. Другой бы на его месте перекрестился, а этот корит себя. Вбил себе в голову, будто бы это он навлек на Лику несчастье. Как тебе такое? Мне пришлось его весь вечер успокаивать. Он даже слезу пустил. – Я с удивлением посмотрела на Степу – не слишком ли?! – Да-да, он искренне сожалеет о том, что она умерла, – кивнула Степа. – В гостиницу мы добирались пешком и всю дорогу говорили только о ней, Лике. Нет, кто угодно только не Куропаткин. Я ему верю.
