— Но письмо… ты напишешь? — она призывно запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя.
— Напишу! Только не знаю, как я буду Далецкому в глаза смотреть после этого…
— А ты не гляди! — она оскалилась в довольной улыбке. — Ой, что-то я проголодалась… Давай поедим?
Гарик, ни слова не говоря, подошел к окну, дернул шпингалет и рывком распахнул окно. Метель, завывавшая за окном, — она поднялась недавно, ворвалась в зал, и длинная Аленина юбка заходила колоколом вкруг её ног.
— Ой, закрой, дует! — закричала она, шарахаясь к противоположной стене.
— И кто… кто тебя надоумил придумать такое? — мрачно проговорил Гарик, не глядя на нее.
— Ха-ха-ха! Дьявол! — бросила она, тряхнув волосами.
И в тот же миг, как она произнесла это слово, на колокольне соседней церкви ударил колокол.
Это было так жутко, так неожиданно, что оба вздрогнули. Улыбка на лице Алены разом погасла, она побелела, как полотно. А Гарик, как стоял к ней вполоборота, так и застыл на месте, овеваемый мертвым холодным дыханьем метели… Потом, овладев собой, захлопнул окно, стряхнул с себя снег…
— Пойдем отсюда! — глухо бросил парень и принялся надевать шарф и куртку.
— Да, в самом деле пора! — пролепетала Алена.
Она принялась быстро запихивать в сумку остатки съестного, а в отдельный пакет — пустые коробочки, апельсиновую кожуру и пустые бутылки.
— Осколки собери! — приказал Гарик. Он хмурился и грыз ноготь.
— Сейчас, сейчас… — Алена в два счета навела в зале порядок, уничтожив все следы пиршества, и оба ушли, растеряв остатки былой веселости и не произнеся больше ни слова…
— Машенька, вот твой лемурчик! — Аля вложила в руку подруги игрушку, с трудом сдерживаясь, чтоб не заплакать.
Маня лежала на спине, вытянув руки вдоль тела, рот её был полуоткрыт, а дыхание хриплое и тяжелое. Только что от неё ушел врач, сообщив, что у девочки двустороннее воспаление легких. Алин папа побежал в аптеку за антибиотиком, мама весь вечер просидела возле нее, а сейчас кормила Алешку.
— Спа-си-бо… — еле слышно выдохнула Маша. Взгляд её на миг прояснился, пальцы крепко сжали игрушку, потом глаза снова закрылись, а голова запрокинулась набок.
Аля поправила ей подушку, погладила по влажному пылавшему лбу и прикрыла одеялом до подбородка. Посидела немного возле подруги, сникнув, сгорбившись: ей было плохо.
"Все моя идиотская безалаберность, — сокрушалась она. — Сначала ляпну, потом подумаю. Что теперь делать? Даже представить страшно, что будет… А если Марк Николаевич и впрямь уйдет, то есть, его… уйдут?! Ведь это моя вина, я нарушила слово, все рассказала Алене… и вот что из этого вышло. Но какая же стерва, а? И Гарик тоже хорош… Может, предупредить Марка Николаевича, что на него донос писать собираются? Нет, будет только хуже, ведь ничего не докажешь… Ой, что же делать-то! И Маня, как на зло, заболела, она умница, она бы что-то придумала…"
