Резкие хлопки ладоней Меньшовой и её привычный легкий кивок аккомпаниатору возвестили начало утреннего класса.
Класс Инны Георгиевны Меньшовой, в прошлом известной балерины, а теперь не менее известного педагога-репетитора, славился своим демократизмом. Меньшова старалась уделять внимание всем, ни о ком не забывая и никого не отличая особо — будь то Народный артист или только-только пришедший в театр выпускник училища.
Надя хорошо по себе знала каково это, — когда тебя неделями не замечают, будто такой и на свете нет, не кричат и не указывают на неточности и огрехи… И тогда ты, горюшко горемычное, превращаешься в некую абстракцию, наподобие Кантовой «вещи в себе» или уподобляешься предмету неодушевленному вроде стульчика, что придвинут к роялю… С той только разницей, что стульчик стоит себе на месте, а ты дергаешься у станка или болтаешься на середине…
Вдосталь испытав на себе излюбленные воспитательные методы, бытовавшие в московском балетном училище, и придя в театр, Надя выбрала класс Меньшовой. Та, хоть и куражилась и оттягивалась порою всласть, но была со всеми довольно-таки ровна и дружелюбна, а замечания делать просто обожала сочные, образные и язвительные.
Всюду, за исключением сцены и репетиционных залов, Меньшова пребывала в седом сигаретном дыму, практически ничего не ела, хоть и любила готовить, и при каждом удобном и неудобном случае впивала чашечку крепкого кофе с лимоном. Все подводные течения, что размывали почву под фундаментом здания с квадригой Аполлона, были ей известны в деталях, а многолетняя дружба с известной и влиятельной критикессой позволяла прежде других узнавать как отзываются бури, сотрясавшие стены Большого, в коридорах редакций и кабинетах властей…
Инна Георгиевна принадлежала к старинному дворянскому роду и плебейство во всех его проявлениях чуяла за версту. Кроме того, была она человеком талантливым, а потому держалась весьма независимо и сторонилась любых делегатов, — будь то представители правящего клана или оппозиции, пытавшихся привлечь её на свою сторону и втянуть в междоусобную войну. При этом, её чрезвычайная осведомленность о том, что творится в верхах, служила ей надежным щитом — Меньшову не трогали. Опасались… И подозревали, что множество пикантных подробностей внутренней жизни театра просачивалось во внешний мир именно через нее. Пожалуй, это была её единственная чисто женская слабость…
— А-а-а, Санковская появилась, — улыбнулась она Наде. — Ну что, завершила свое уральское турне? Как там Горячев, старый хрен, не получил из-за тебя второго инфаркта? Уж больно он слаб на молоденьких! Э-э-э, милочка, так не годится — не успела подняться на полупальцы, как уже села на ногу. Будешь оседать на опорной ноге — ущипну. Больно! Так и знай.
