Теперь же никакая радость не грела, словно в кромешную тьму провалился. И, отупев от тоски, он снова пошел на бульвар. Решил так: надо тот свой недавний маршрут повторить, который его к лицезрению грязной Яузской бездны привел, и теперь по-другому его повернуть — вдруг да проглянется что-то хорошее? Вот и пошел, прихватив свое пиво, на троллейбусе так же доехал, сел на скамейку, бутылку открыл, хлебнул…
А вокруг апрель. Солнышко! Свет небесный распахнутый… Микол лицо запрокинул, зажмурился, солнце кожу бледную греет, чует он, как внутри что-то в нем оживает, шевелится, из берлоги наружу высовывается…
Это что же за зверь такой? — подумал Микол. — Неужели надежда?
Она! Он несмело обрадовался, приободрился и попробовал порадоваться смелее… Получилось! Тогда он пива ещё отхлебнул, плечами, бодрясь, передернул и стал думать, как жить дальше.
А чего думать — надо где-то денег достать. На Дорофеича какая надежда? Никакой на него надежды! Самодур — он самодур и есть, и Микол решил на деньги его наплевать и забыть, хоть и честно их заработал… Нет, не станет он пороги Дорофеечивы обивать, да кланяться: мол, дяденька, мне бы денежку… стыд! Пусть подавится!
Тут, на этой мысли значительной пиво кончилось, и Микол пошел ещё добывать — полтинник у него оставался… На Покровском бульваре, где на скамеечке он пригрелся, нигде киоска иль магазинчика продуктового не обнаружилось, тогда он с бульвара сошел и в ближайшую улицу направо свернул. Называлась улица Подколокольный переулок и шла она вниз под уклон. Бодро так! Впереди завиднелся вожделенный ларек, а возле — тумба с афишами. Микол пива взял и возле тумбы остановился — уж больно яркая афишка взгляд его тормознула — красная с черным.
Прочитал… и сердце зашлось, ходуном заходило! «Мастер и Маргарита»! Он прилип глазами к одному имени, красными аршинными буквами нарисованному: Антон Возницын, автор инсценировки! Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чья это инсценировка… Прочитав про Антона, Микол решил немедленно наведаться в студию и Антона там отыскать. Деньги — это деньги, презренный металл, на них можно и наплевать, а инсценировка — это святое, в ней — душа его, и не мог он дозволить, чтоб она пропадала вот так, за здорово живешь…
Улица Забелина… где ж это? Он прочитал адрес студии, в нижнем правом крае афиши меленько набранный, и спросил у продавщицы ларька. Та рукой вниз махнула, — дескать, туда ступай, не ошибешься. Он и пошел, нет, побежал, стараясь только в лужу с размаху не вляпаться — ботиночки у него были хлипкие, а на левом под пяткою шов разошелся, так что ноги уж сильно промокли… Пиво в карманах булькало.
