Ранним туманным утром Оэлун накормила детей, старшим приказала зарезать овцу и насушить мяса, младших отправила в тальники нарубить прутьев для битья шерсти на войлок. Оставшись с дочерью, она собиралась взяться за шитье зимних рубах. Она уже достала из сундука и разбирала куски мягких, еще прошлой зимой выделанных лосиных шкур, но тут заглянула Шазгай.
– О-о, некрасивая, страшная девочка, уже проснулась, – увидев Тэмулун, сидящую за столом, сузила в щелочки глаза, засюсюкала, затрясла щеками. – Сметану с творогом ест? Какая она жадная до еды! Наверно, говна в этой девочке немало, а? Наверно, она невкусная и вонючая, если в ней много говна!..
Оэлун была рада гостье; после похорон мужа она еще больше сблизилась с невесткой. В первые дни та часто заходила и, если Оэлун не была занята работой, садилась и болтала без умолку, отвлекая ее от тяжелых мыслей. Отложив шитье, Оэлун достала туесок со вчерашним слабым архи, налила в две чашки.
– За то, чтобы нам с тобой жилось хорошо! – торжественно возгласила Шазгай и выпила до дна.
– А другим почему не желаешь хорошей жизни? – шутливо улыбнулась Оэлун, ставя на стол недопитую чашку. – Пусть одним нам хорошо живется, а как же другие сородичи-кияты?
– А что нам другие? – без улыбки усмехнулась та. – Ты думаешь, они горевали или им было жалко тебя или твоих детей, когда умер Есугей?.. Да они радовались этому!.. Уж я их знаю.
Оэлун опешила от услышанного и что-то хотела сказать, но, поперхнувшись словами, закашлялась. Помолчала, пытаясь осознать сказанное невесткой.
– Ты не напилась ли с утра? – она внимательно посмотрела ей в глаза и, убедившись, что та трезва, холодно спросила: – Кто же это, по-твоему, радовался смерти Есугея? И чему тут сородичам можно радоваться?
– Кто, говоришь, радовался?.. Чему?.. – Шазгая вдруг понесло как ощенившуюся суку при виде незнакомого всадника. Мстительно сузив глаза и вся подавшись вперед, она зашипела скороговоркой: – Братья его, кто же еще, и двоюродные, и троюродные и четвертого и пятого колена. Да почти все! Ведь Есугей был первый нойон среди кият-борджигинов! Богаче всех! Анда кереитского хана! Никто не смел ему перечить. Боялись и завидовали! А если по именам называть, то первыми будут дети Хутулы, тут уж я не ошибусь… Теперь некому стало держать их в узде, сейчас они почувствуют волю, и ты еще увидишь, что они будут вытворять…
– Подожди, – взяв ее за руку, Оэлун склонила голову, обдумывая ее слова. – Подожди, ты говоришь, дети Хутулы радовались, ладно, я их знаю, они не любили Есугея. Но ведь не все братья… Подумай хорошо, ведь ты в ответе за свои слова.
