Тайчиутских нойонов возглавлял сам Таргудай. Держался он важно, совсем как настоящий хан. Остановившись у Алтана, он почти не выходил из его юрты. Многие из других вождей приходили в айл Алтана, чтобы приветствовать Таргудая, как старшего. Сам же он только раз пришел посмотреть на покойного, да еще раз вышел, чтобы навестить старика Тодоена. Но тот принял его холодно, старуха налила слабого, как вода, холодного архи. Поняв, что они обо всем догадываются, Таргудай поспешил уйти.
– Моли у предков прощения, Таргудай, – напоследок сказал ему Тодоен. – Они все видят. А Есугея благодари за то, что смолчал о том, что ты натравил на него татар. Что, ты думаешь, было бы, если бы он обо всем рассказал народу? Вас с Алтаном тогда живьем сварили бы в жидком коровьем дерьме. Но Есугей был не такой, как ты, он о племени думал. Это был истинный нойон и ему бы быть ханом, а не тебе, человеку с душой лисицы. Иди!
Потный от стыда и страха вышел от него Таргудай и, садясь в седло, дал себе слово больше не встречаться с Тодоеном.
В день погребения степь к югу от куреня была черна от собравшегося народа. Ровными колонами стояли десять сотен Сагана, пришедшие по призыву Есугея, отдельно выстроились отряды воинов из других тысяч, без зова пришедших попрощаться с нойоном.
Мужчины куреня по случаю оделись в доспехи и шлемы, заседлали лучших коней. У крайних юрт толпились старики, женщины, дети. Поодаль, в сторонке за куренем топтались рабы-боголы, таили кривые улыбки в предвкушении добычи с пиршественных столов.
Есугей выехал из своего айла после полудня. В новых доспехах без единой царапины, изготовленных лучшими кузнецами еще этой весной на случай, если курултай изберет его ханом, в железном шлеме с пышной волосяной кистью на остром верху он, почти как живой, прямо восседал на своем любимом черном жеребце. Левая рука его, в которой он сжимал поводья, была прикреплена к луке седла. Лишь потухшие глаза на безжизненном лице, полуприкрытые желтоватыми веками, выдавали то, что душа его уже отправилась в другой мир.
За повод от недоуздка вел его коня младший брат, Даритай. Рядом с покойником ехал верный нукер, начальник охранной сотни Мэнлиг, и высоко держал его знамя-бунчук – стальное копье с черным конским хвостом.
Конь под Есугеем, чуя близкую смерть, затравленно косил синими глазами, то и дело уросил, тогда его сзади подгоняли рабы, которые тоже должны были уйти вместе с хозяином и служить ему в мире предков. Сзади покойника большой толпой сопровождали обе жены, дети и семьи родственников. За ними, на небольшом отдалении, двигались вожди племени.
