— Это твое последнее слово? — спокойно и даже мягко спросил Жорж.
— Да.
— Очень хорошо. Но я еще не сказал своего последнего слова. И я не думаю, чтобы оно тебе понравилось.
К моему изумлению, он поднялся и не торопясь вышел из комнаты. У меня замерло сердце. Я достаточно хорошо знала Жоржа, чтобы быть уверенной в том, что наш сегодняшний разговор еще не закончен.
И я не ошиблась.
* * *
Это была отвратительная сцена. Сцена, полная грубых упреков, жестоких угроз, брани и даже ударов. Да, и ударов. Жорж не остановился и перед этим средством, чтобы снова подчинить себе мою волю. Но он не добился ничего. Стиснув зубы, не отвечая ни одного слова, я твердо выносила все. Я совершенно ясно отдавала себе отчет в том, что между мною и Жоржем происходит последний решительный бой и что я освобожусь от его власти или теперь, или никогда. У полководца, бросившего свои войска в огонь генерального сражения, всегда должен быть резерв. Моим резервом было — молчание.
Заговори я, возрази я хотя несколько слов — и я была бы побеждена. За словами последовали бы слезы, а слезы — делают нас, женщин, слабыми и бессильными. Зная это, я превратилась в истукана. Я сделалась глухой, немой и бесчувственной. Все мысли, все усилия воли я сосредоточила только на том, чтобы не дать ослабеть чувству того молчаливого ожесточения, которое делало меня неуязвимой для Жоржа.
И я победила. Сильным толчком отбросив меня в угол кровати, бледный от гнева Жорж порывисто выпрямился и, в упор глядя на меня, сказал:
— Вот что, моя милая, пока мой план не приведен еще в исполнение, я, так и быть, даю тебе свободу. Слышишь? Я даже не прикоснусь к тебе. Можешь развлекаться с этим идиотом Гарвеем, как тебе заблагорассудится. Кроме того, я решительно отказываюсь от всякой твоей помощи. С этого момента я начинаю действовать самостоятельно. Но помни, если ты хоть одним намеком предупредишь о чем-нибудь твоего возлюбленного янки, я убью тебя. Это я, во всяком случае, успею сделать перед своею гибелью. Понятно?
Я по-прежнему ответила гробовым молчанием.
— Думаю, что понятно, — продолжал Жорж. — Ты отлично знаешь, что я могу все.
И он вышел.
Да, Жорж может все. Все. В этом я никогда не сомневалась. И мне все было понятно.
Тело мое нестерпимо болело и ныло, по щекам текли слезы, но в душе моей, как и в природе, цвела весна.
Я свободна.
И, не знаю почему, но во мне жила твердая уверенность, что я свободна не на время, а навсегда.
7 октября.
