Временами я готов был уверовать в то, что и со мной случилось нечто подобное. Если бы непосредственно после всего происшедшего мне каким-нибудь чудом удалось оказаться в полном одиночестве, я, без сомнения, утвердился бы в этом мнении окончательно. Но я не один. Меня окружают люди, бывшие не только свидетелями, но и участниками разыгравшихся событий. Каждый из них служит живым и непосредственным напоминанием всего пережитого. Разговоры с этими людьми, а также взволнованные пересуды, до сих пор еще не затихшие в городке, свидетельствуют, что случившееся не бред, а факт. Непреложный и реальный факт.
Но лучше всего подтверждает происшедшее обыкновенная, средней толщины тетрадка в простом клеенчатом переплете.
Эта тетрадка лежит сейчас передо мной. Ее страницы исписаны крупным и четким, бесконечно дорогим мне почерком. Я пробегаю эти отрывистые, порой торопливо и беспорядочно набросанные записи на испанском языке, — и снова и снова переживаю события последних дней.
Как я был глуп! Глуп и преступно слеп. Я положительно не понимаю, как все то, что является для меня теперь столь ясным и понятным, или совсем не обращало на себя моего внимания, или казалось плодом излишней, ни на чем не основанной подозрительности.
Джон Гарвей, — пусть все случившееся поможет вам излечиться от вашей излишней доверчивости к людям. Доверчивости, которая столь странным образом сочетается с присущей вам, как вы уверяете, прозорливостью. Любовь плохой советчик, дорогой сэр. Очень плохой советчик, смею вас уверить. Мне кажется, сейчас вы ясно понимаете это. Если это действительно так — я очень рад.
И еще прошу вас на будущее время: ради Бога — поменьше самомнения и несокрушимой уверенности в своей непогрешимости. Вы — отличный коммерсант; вы человек выдающегося государственного ума и прекрасный политик. Но в жизни, дорогой мой, в повседневной обыденной жизни, вы часто оказываетесь беспомощным ребенком.
Помнится, когда Джордж сказал вам однажды, что ваша голова оценена революционным правительством в миллион бумажных долларов, вы презрительно улыбнулись и совершенно искренне уронили: «Это дешево, слишком дешево». Если вы имели в виду голову коммерсанта, государственного человека и политического деятеля, — цена за нее, действительно, могла быть выше. Но голова Джона Гарвея, как рядового обывателя… Нет, любезный сэр, за нее я не дал бы и десятой части назначенной суммы. И притом по курсу нынешнего дня. Ни центом выше.
