«Базар! — с раздражением подумал Коверзнев. — Базар, а не армия». Но стоял неподвижно, сжимая ветку сирени.
Курносый продолжал выкрикивать:
— Нет, я так считаю — правильно нам первый товарищ говорил: штык в землю и по домам! А то, думают, хитрее нас — отвели на отдых, а через четыре дня снова в окопы…
— Не поедем на позиции! — закричали из толпы. — Пусть офицеры едут воевать, если им нравится!
«Базар! — снова подумал Коверзнев. — Страна на грани гибели, а они торгуются».
Место курносого занял детина, очень похожий на Татаурова: и ростом, и пшеничными усами.
— Правильно! — грохнул детина громким голосом. — Не поедем на фронт! Говорили: революция — свобода, дескать, и равенство. А сейчас как Керенский повернул? Не послушался офицера — и расстрел? Без суда и следствия? Офицер тебя в зубы, как при царском режиме? А ты стой навытяжку, вот и все права у солдата. Нет, обратно теперешние господа министры к старому режиму потянули. Не будем мы за них воевать, за ихние буржуйские интересы! Мира мы хотим, мира!
Одна мысль сейчас билась в голове Коверзнева: «Стоит только развязать руки этим грядущим хамам, этим Татауровым — и страна погибла, возьмёт её кайзер голыми руками». Он глядел на детину, и ему казалось, что перед ним Татауров, и всё, что было плохого сейчас на земле, сконцентрировалось в эту минуту в Татаурове.
Коверзнев растолкал толпу и закричал, размахивая руками:
— Предатель! Немецкий пособник! Ты такой же ленинец, как и он! — Коверзнев толкнул ладонью курносого.
— Нет, — сказал детина. — Он не земляк мне, впервой вижу. Я — из–под Пензы…
— Большевик! Продался немцам! Расстреливать таких надо!
Детина спрыгнул наземь и схватил Коверзнева за плечи:
— Расстреливать! Обрадовался приказу Керенского? Да я…
— Товарищи, без самосуда! — закричал кто–то рядом, и Коверзнев, вырываясь из цепких рук, увидел молоденького солдата.
А тот, оттолкнув от Коверзнева детину, вскочил на шпалы и, тыча пальцем вниз, заговорил горячо:
— Видите, товарищи? Я говорил вам, как выросло самосознание нашего народа. Вот простой пензенский мужик в солдатской шинели высказал то, что волнует сейчас всех русских крестьян и рабочих: мы не хотим войны! А этот поручик называет его ленинцем! Значит, даже офицеры понимают, что ленинцы выражают мысли всего народа!
— Предатели! — закричал Коверзнев, хватаясь за кобуру. — Немецкие пособники! За что вы агитируете? Фронт немцам хотите открыть?
Кто–то схватил его сзади, вывернул руки, оборвал кобуру.
