Дедок улыбку намеренно не замечает. У него давно чешется горло покричать. Как и у тетки-соседки…
— Что значит, чужаков! Я такой же гражданин!
— Мало ли где кто каждый день катается! Я вон в лифту каждый день езжу, так что мне теперь туда соседей не пускать?! Хамло!
Неожиданно сменяю тему и довольно громко пою:
/Давайте восклицать, друг другом восхищаться./ Высокопарных слов не стоит опасаться./Давайте говорить друг другу комплименты — / Ведь это все любви счастливые моменты…/
Мое пение не производит никакой реакции. Люди куда больше увлечены самими собой.
— Не «хамло», а «хамка»! Слово «хамло» среднего рода, а я — женского…
И мне вдруг становится дико интересно, что будет дальше. Подерутся? Поскандалят? Успокоятся?
Милые мои, родные мои! Так нас всех! Ату нас! Сбросим маски, уподобимся зверям, будем бесчинствовать и устраивать оргии… Это честно, по крайней мере. Фальшивый налет духовности — а в большинстве случаев он именно фальшивый, наигранный — лишь зря сковывает потенциал человеческой натуры. Это странно, но мне интересно следить за такими моментами. Откуда еще познать себя? Как еще разобраться в человеческой природе? Где еще найти столько ярких проявлений одновременно. Только так: глядя на то, отчего вообще-то хочется отвести глаза.
Но переругивающиеся быстро успокаиваются, и я снова не могу стоять на месте. Потребность /Двигаться дальше/ снова сильнее меня. Прощаюсь вежливо, покидаю этих милых людей, подставляя спину под град общественного недовольства и возмущения моим непрошенным: «Простите, мне идти надо. Всего хорошего, до свидания»…
На подступах к следующему вагону изрядно похолодало. На себе не ощутила: слишком разгорячилась от своей целеустремленности. Сама не почувствовала, но поняла, глядя на кутающихся пассажиров, восседающих на крайних лавочках и окончательно разобралась, завидев губы стоящих в тамбуре. Натурально синие губы! Мама родная! Как в покойничью компанию попала. Три одинаково и совсем не по-осеннему закутанных взрослых существа и тонюсенькая девочка в вязанной шапочке с двумя головами — одной родной, человеческой, другой утиной, в виде бубона к шапочке присобаченной. Стоят, трясутся, напряженно всматриваются в дыру на двери — то ли мазохисты, то ли ждут станции. Вот почему весь народ в предыдущих вагонах толпится — в этом стекло на двери отсутствует.
Сама уже начинаю подмерзать, хватаюсь за ручку межвагонной двери, ныряю дальше. Вот она — воля вольная. Интересно, какому ж такому бандитскому нападению подверглась эта бедная электричечка. Ни одного пассажира, и ни одного стекла в окнах! Разгоняюсь, бегу по темному проходу. Цирк, да и только. Три задних вагона забиты битком, остальные, похоже, не пригодны к использованию. Разве что мясо в них можно перевозить, чтоб не размораживалось…
