Наконец приехал и становой с доктором. На дворе стояла оттепель, а потому труп начинал уже разлагаться. Его вскрыли поскорее и нашли, что смерть произошла естественно — от какой-то хронической причины — и никаких подозрений не возбуждала. Посему, составив акт, начальство приказало старшине приготовить могилу, гроб, известить батюшку и предать тело земле; что для наблюдения за сим прибудет, может, и урядник. Приказало и — уехало. Шмуль, перетрусивши за эти дни до холерины, молился уже мысленно богу, что пронес он благополучно над его головой грозу, но… молитва была преждевременна: к ночи явился урядник и принял начальство над погребением неизвестного тела.
Почесывал Шмуль голову, что принесла-таки нелегкая урядника; почесывал голову и урядник, что дал маху, поехавши на ярмарку собирать ничтожную дань с торговок, а такое прибыльное дело да и упустил. Он накинулся с руганью на Шмуля, почему-де тот не дал ему знать о происшествии заблаговременно; но Шмуль, сознавая некоторым образом свою неуязвимость, хладнокровно отвечал, что начальство уже все видело и нашло исправным; что же касается брани, то на нее смотрел Шмуль даже с снисхождением: "Нехай лається, — йому таки справді досадно, сцо нитка урвалася".
Местный Марс приказал на завтра приготовить все необходимое для похорон и, закончив свою речь трехэтажным словом, уснул только на той мысли, что не теперь, то в четверг, а он возьмет с Шмуля свое. На следующее утро действительно урядник проснулся рано, и проснулся в прекрасном расположении духа. Шмуль из ванькира (нечто вроде загородки для спальни), где почивал с своей Суркой купно, заметил хитрую улыбку на урядничьих устах и поспешил было приступить к утренней молитве; но едва он успел из скрыни, в которой хранились, кроме денег, священные принадлежности и книги, вынуть талес, как урядник позвал его к себе.
— Ступай, Шмуль, к телу: нужно, чтобы при хозяине его вынесли.
— Для цого нузно? — спросил оробевший Шмуль. — Бох з ним!
— Ступай, слышишь?.. Разговаривает еще, жидова!.. — крикнул уже не любивший возражений урядник.
Делать было нечего. Вышли в сени, посреди которых лежал рогожкой прикрытый труп. Сняли рогожку — зловоние так и ударило; все расступились, а Шмуль, зажав нос, отскочил к дверям.
— Чего прячешься? Нежный какой! Подступи-ка ближе, пересмотрим, не пропало ли что в твоей хате из трупа?
— На сто мине, ваша благородия? Нам по жакону не можна и ближко стоять коло мертвого.
