— Скажи мне, Степан, по совести, ты ведь правду говоришь? — обратился и я к нему.
Обиделся даже моим недоверием Степан, словно передернуло его, и он дрогнувшим голосом ответил:
— Что ж, пане, хиба вы меня заметили когда в брехне?
Мне даже совестно стало за свой вопрос; я подтвердил, что ручаюсь за Степана головой, да и прочие все свидетели показали в его пользу: и что он водки в рот не берет, и что ни разу за всю свою службу не был замечен в неаккуратности, и что в ливень, действительно, стоя у вагона, нельзя было видеть другого.
Сам начальник станции убедился в невинности Степана, да и следователь, конечно, хотя все-таки артачился, и мне пришлось Степана взять на поруки.
Дело о крушении поезда, конечно, клонилось к прекращению: никаких улик ни на кого не было найдено, и катастрофа случилась не по воле человека, а по воле стихий, но господин следователь, против всех очевидностей, такого заключения к своему следствию не дал, а в конце концов оставил-таки в подозрении будочника Степана Петренка, отказавшегося якобы по упорству и загрубелости сердца от сознания своей вины.
Ну, так вот, благодаря назойливости следователя, и потянули всех нас в окружной суд; приехал и мой наместник с Степаном, и пострадавшие — кондуктор и кочегар, и другие свидетели; я, таки признаться, дорогою не раз ругнул вашего собрата! — кивнул старичок рыжему следователю, записывавшему какие-то заметки в памятную книжку.
— Ну-с, явились мы в залу заседания; сел Степан на скамью подсудимых, несколько оскорбленный обидным положением: примерный служака, можно сказать, образцовый служака, и вдруг на скамье подсудимых и обвиняется в довольно тяжком преступлении… Вы знаете, господа, — прервал свой рассказ старичок, — за недобросовестное отношение к своим обязанностям, особенно, если через оное последовало несчастье, железнодорожный сторож несет огромную ответственность: тюремное заключение, арестантские роты и еще хуже.
— Слабое все-таки наказание, — заметил следователь, — их бы надлежало всех на каторгу или сквозь палочный строй.
— Опоздали, милостивый государь! — возразил раздражительно старичок. — Таких и наказаний уже в настоящее время не существует, очень уж жестоко, и то уголовщина не малая, да еще такому, как Степан, человеку обидно, как хотите, господа, а обидно!
— Так вот-с, — продолжал старик рассказ далее, — хотя я знал наверное, что Степана-то никто и обвинить не подумает, а все же мне его было жаль, и я таки успел ему шепнуть: — Не бойся, это только формальности.
