— Совершенно… А и то возьмите в резон — как мужве немытой втолковать, что, примерно, земский рвач может приехать только для пидемии… Понимаешь ты, необразованная тварюка, — для пидемии… порядок такой! А как хочешь сам, так бери записку от фершала… и вези…
— Чем же я виноват, что нет пидемии, — воскликнул крестьянин. — Сынок у меня один-одинешенек… жалко… — давился он слезами.
— Ну, ты еще молодой, — как-то тихо заговорил староста, — еще того… придбаешь…
— Смилуйтесь… Сгляньтесь! — взмолился наконец Харчук, чуть не падая старшине в ноги. — Одно ведь… жалко! — пошатнулся он и закрыл полою глаза.
Такое горе тронуло, видно, даже и старосту: он посмотрел уже человечнее на просителя, вздохнул, как-то особенно крякнул и пошел, не сказавши слова, в кимнату.
— Что ж, Дмитрие, — поскреб себе в волнении бороду дьяк, — все в руце божией… Пригласи на требу… акафист ли, молебен ли… ведь он, — поднял перст дьяк, — единый врачеватель… а ты приди поклонись.
— Нечем поклониться-то, панотче… — вздохнул безнадежно крестьянин, — оттого и боязно.
— Ну, вот… — вышел из комнаты староста с какой-то бумажкой, — прочти ему, дьяче, чтоб он знал, как начальство.
Дьячок вынул окуляры, скрепленные какой-то веревочкой, отер их тщательно полой своего кафтана и, утвердя методически на носу, начал читать:
"От волостного правления всем сельским старостам оповещение. На основании предписания господина земского начальника предписывается неукоснительно старостам и сотским, что ежели в котором селении появится эпидемия дохторита, то чтобы без промедления давать знать у волость и врачу, дабы последний мог своевременно прибыть с сывороткой, которая употребляться будет не токмо для больных, но и для здоровых детей, во оградждение эпидемии, или же, чтоб привозил который записку от фершала для получения сывороточного пособия…"
Дьячок снял очки, сложил бумагу и, наливши рюмку "монополии", поспешил очистить свой голос.
Дмитро Харчук с трепетом сердца прислушивался к этой бумаге, он ждал, что авось найдется в ней какое-либо слово, которое спасет его сына, беспомощно метавшегося на подушке в холодной хате, но как он ни прислушивался к громко выкрикиваемым словам, а ничего не понял; его только поразили два слова: враждебное для его интересов "пидемия" и знакомое, показавшееся ласковым, — "сыворотка".
— Вот видишь ли! — сделал убедительный жест староста. — Бамага, порадок, кто же что может супротив бамаги?!
— Да смилуйтесь, ваша милость! — начал было Харчук, но, убедившись и сам в бесполезности просьбы, только махнул рукой.
