Например, жил на нашей улице старючий дедуган, лет ему было так много, что он и со счета сбился.
— Сколько вам лет, дедушка? — когда–то спросила я.
— Святой Бог один знает, дитя, — сказал он. — Много.
— А какое самое первое историческое событие вы помните? — допытывалась я.
— Помню, как у царя сын народился. Праздник большой тогда устроили, нешуточное дело — обзавелось государство законным наследником престола.
— Сколько же на то время вам лет было, помните?
— И правда, дочка! — обрадовался дед. — Как же я сам не сообразил? Семь мне было, мама говорила. Семь лет.
Вот так мы совместно определили дедов возраст и с тех пор стали приятелями.
Все зовут этого старожила Гудыком. Я спросила у дяди Игната, откуда у старика это прозвище, а дядя только улыбнулся.
— Что, — я прищурила глаз, — без вас не обошлось?
— А разве я виноват? — почти стушевался он. — Пойти спроси у деда, как дела. Увидишь, что он тебе ответит.
Я так и сделала.
— Как дела, дедушка? — спросила вечерком, когда гнала мимо его двора корову из череды.
— Гуд, как говаривали песиголовцы, — ответил дед.
— Ну и хорошо, — я невольно засмеялась, поняв что от «гуд» до «Гудыка» путь короткий и легкий, а главное — логичный.
От дяди доставалось и женщинам, даже детям.
Вдоль межи со стороны нашей усадьбы была протоптана дорожка, ведущая из села в поля. По ней часто ходили люди. Но ведь тут же было рукой подать и до нашего сада — только шагни влево. Смотрю как–то — бабушка одна стоит, наклонившись под нашей яблоней. Собирает падалки.
— Бабушка, они червивые, — говорю я ей. — Сорвите себе с веток хороших.
— Ничего, детка, это все, чуш, харч. Чуш, говорю, это все съедобное, — повторила она, и я обратила внимание на это ее привычное «чуш», шедшее от «чуешь».
Вечером я рассказала об этом дяде Игнату.
— А что за бабка падалки собирала? — уточнил он.
— Баба Настя.
— И что она тебе говорила?
— «Чуш, это харч» говорила.
Ну, вы уже догадались, да? Баба Настя вскоре стала Чушчихой.
Тетка Галина, что с овощного ларька, очень любила Аленку, свою единственную дочь, поэтому в разговоре с нею употребляла уменьшительные слова: «кроватка», «чашечка», «туфельки». И девочку к этому приучила.
Как–то приходит к дяде Игнату эта Аленка и просит:
— Одолжите сольки. Мама затеяла капусту квасить, а у нас закончилась.
— Чего–чего тебе надо? — переспросил он.
— Сольки.
Сейчас это уже зрелая женщина, даже бабушка, но старый и малый знает ее в селе как Сольку.
Да что там! Прозвища появлялись налету. Вот зовет дядя Игнат соседского примака:
