Нашему герою, скачущему пером по бумаге, отвратительными казались речи Пестелева единоверца, и не потому, что офицер, будучи в порыве раскаяния, чистосердечным признанием намеревался облегчить участь себе и своему недавнему предводителю, а потому, что и вы, милостивый государь мой, даже вы, при всем вашем горячем патриотизме и приверженности государю, что всем хорошо известно, даже вы возмутились бы, слушая эти речи, ибо дело тут вовсе и не в политическом их смысле, а в простой порядочности, в благородстве простом, которые даже нашему герою, не искушенному еще в вопросах морали, были свойственны.
"Ах, - думал он, негодуя со всем своим искренним пылом, - как же он мог ему доверять?! Я бы в жизни вот так не прыгал, хоть ты меня задави!.."
И тут он был по-своему прав, не вдаваясь в суть, а возмущаясь самим фактом.
- А сами вы? - вдруг спросил у офицера Левашов, и Авросимов впервые услышал его вкрадчивый бас, словно вовсе и не генералу принадлежащий.
- Что сам? - не понял офицер.
- А сами вы что утверждали?
- Сам я?.. А я разве себя чем покрываю?.. Я ведь уже все рассказал по чистой совести... Павел Иванович, я все рассказал.. Я спервоначала упорствовал, но какой смысл? Посудите сами, ведь все известно...
- А что Бошняк? - снова спросил Левашов.
- А что Бошняк? - снова не понял офицер, но тут же заиграл на своей флейте и почти закричал, захлебываясь: - Я не предлагал господину Бошняку ничего противозаконного... Посудите сами, он, для побуждения меня начать действовать, сам говорил, что все уже, мол, открыто, что единственный способ ко спасению поднятие оружия и возмущение полков... Я ему объяснял противное, но, посудите сами, зачем я ему все это объяснял - понять не могу... Возмущение полков... Какие сии полки? Где они? Зачем вымышлять на несчастного и такие нелепости!..
"Он будет кричать без конца, - зажмурился Пестель. - Что они его не остановят?"
- ...Не довольно ли я кажусь господину Бошняку, - продолжал офицер, кажусь господину Бошняку виновным, чтобы совсем меня погубить?.. Я полковнику Пестелю об этом сказывал... Я вам, Павел Иванович, еще в Линцах летом сказывал... что, мол, Бошняк просится в общество... И Павел Иванович остановил сие вот, все сие обстоятельство...
В этот момент военный министр, подпирая щеку пухлым своим кулаком, не то чтобы улыбался, но едва заметно шевелил губами, что в некотором смысле даже могло означать и улыбку.
"Золотая шпага выглядела бы здесь игрушкой, - подумал Павел Иванович с горечью, - а юнцы счастливы... - и вспомнил себя самого, принимающего этот почетный дар. - Но ведь железка... И этот еще кричит... - и шумно вздохнул: Однако России еще далеко до грядущих блаженств... с этим... вот с такими... и сокрушенно: - Каковы ее дети!.. Это нервический припадок..."
