"Злодей! - воскликнул наш герой про себя. - Как смеешь ты укоры мне делать!"
- Вы бы уж не запирались, господин полковник, - вдруг сказал граф эдак расслабленно, по-домашнему. - Охота вам со смертию шутить? Его величество обо всем знает. Жалеет вас... Не упорствуйте.
- Дело ведь не во мне, ваше сиятельство, - глухо и обреченно выговорил Пестель, - а в образе мыслей, который вам не совсем ясен, а потому и представляется преступным...
- Вот именно, - обрадовался граф и провел пухлыми пальцами по щекам.
"Дурак! - забубнил про себя наш герой, вспомнив свой вчерашний диалог с военным министром. - Не верь ему - лисе! Ах, дурак ты, полковник".
Дверь со стуком распахнулась, словно шарахнулась под гневным взглядом военного министра, и дотоле неизвестный офицер, неестественно улыбаясь, в чистом мундире, словно только что от обеда, почти вбежал в следственную, кивнул Павлу Ивановичу, сверкнув черными огромными глазами.
"Теперь все равно", - вяло подумал Пестель, даже не удивляясь не совсем привычному в этих местах виду своего вчерашнего единоверца.
- Теперь все равно, - торопливо выпалил офицер, когда ему задали тот же вопрос, касаемо цареубийства. - Все уже известно, так что все равно... И не моими стараниями известно... Я тут пас. Вы же, Павел Иванович, сами... Да вот полковник Пестель сам говорил мне... Вы же говорили мне, Павел Иванович, что прежде чем начать возмутительные действия, следует истребить... вы же говорили? Это относительно императорской фамилии. Еще с вами Муравьев не согласился. Вы же готовили других для свершения удара? - пальцы его тряслись вразнобой, словно он играл на флейте что-нибудь ухарское. - Я, к стыду моему, по легкомыслию подпал под обольстительный характер полковника Пестеля... Вы, Павел
Иванович, увлекли меня, и в этом вы человек великий, как вы обольщать умеете... И как мы с вами на пальцах считали, уж это вы помните, чтобы счет жертвам был точный. Мы вот так по пальцам считали, - обратился он к графу, протягивая ему свою развернутую пятерню, - и всех перечисляли, начиная от государя... И вы, Павел Иванович, желая показать, что я бесчеловечен, сказали мне, мол, знаю ли я, как это все ужасно. Помните?.. Не сочтите этого, - снова обратился он к военному министру, - что я, мол, не делал, а, мол, Пестель. Нет, нет... Мы тогда вместе... Я не скрываю этого обстоятельства, ибо тогда мы вместе... теперь всё равно...
Пламя свечей металось от ветра, производимого руками офицера. Члены Комитета вполголоса переговаривались, устав, очевидно, вторично выслушивать чистосердечную исповедь его. Пестель словно дремал, опустив голову, и только пальцы, вцепившиеся в край скатертного сукна, выдавали его чувства.
