Несмотря на это, общее пренебрежительное отношение к средствам массовой информации, взятое как правило, представляется мне слишком грубым и категоричным (и продиктованным слишком неверными посылками), чтобы с ним можно было надеяться на что-либо продуктивное. Оно, к тому же, в высшей мере недемократично. Если люди, считающие себя образованными, не стремятся к тому, чтобы в их среде формировалось разумное мнение, на чью же долю оставить эту задачу? Конечно, есть существенные различия между телефонным разговором с журналистом по поводу того, отчего взрослые люди больше не носят пижамы, и выступлением в сорокаминутной аналитической программе с обсуждением последствий цунами, социального риска и человеческих прав. Тривиальные вопросы не следует смешивать с активными выступлениями, которые могут дать реальный положительный результат. Так же как есть и различие между пространной газетной статьей о недостатках концепции генетического детерминизма и 30-секундным разговором с экрана телевизора на ту же тему. Иными словами, для тех, кто опасается за свою «научную честь», вопрос должен состоять не столько в том, «выступать» или «не выступать», сколько в том, какой жанр выступления выбрать и какое средство массовой информации предпочесть. К тому же, если смотреть на дело не с такой узкой точки зрения, то следует признать, что и для репутации ученых, и для публичного дискурса будет лучше тогда, когда некоторые из этих ученых все-таки будут разговаривать со средствами массовой информации (пусть даже на упрощенном, тривиализированном языке), чем когда они будут молчать. Средства массовой информации несложно обвинять в поверхностности и ориентированности на собственную выгоду, но ведь вопрос можно поставить и другой стороной: может быть, эта поверхностность, эта тенденция к тривиализации, когда каждая тема превращается в форму развлечения, так успешно прогрессировала именно потому, что не встречала серьезного сопротивления, в то время как ученые интеллектуалы были заняты чем-то другим?
Еще раз: нас окружают дилеммы серьезного характера. Недавно к одному политологу обратился журналист, которому нужно было написать статью о ситуации в Чечне. Этот политолог вообще-то был активным экспертом, считавшим, что публике необходимо сообщать о том, что «исламский характер» чеченского движения — недавно сфабрикованная идея и что корни его — в антиимперском политико-националистическом движении XIX в. Однако в тот день политолог был занят, устал; кроме того, он уже давал интервью по данному вопросу на радио и телевидении. Поэтому он отказал журналисту. Журналист ответил: «Ладно, тогда я что-нибудь как-нибудь сочиню сам» (намекая, что без помощи политолога может написать нечто, что окажется не вполне адекватным). Политолог был вынужден согласиться, поддавшись на мелкий шантаж журналиста. Поддаваться таким образом иногда бывает чревато опасностями, но если, например, антропологи действительно хотят бороться с некоторыми доминирующими стереотипами мышления в собственном обществе, то отходного пути у них, как говорится, нет.
