А как Вы, мой дорогой друг? Что происходит у Вас? Рискну предположить, что Ваша жизнь идет, как и прежде. Как Ваши девочки? Наверное, все так же тащат на себе тяготы полевых работ и скрашивают Ваше одиночество. Вам повезло, что у Вас есть такие замечательные юные создания. Достойное общество в Вашей уединенной жизни среди полей Линкольншира. Часто думаю о Вас. Не знаю, когда сумею вырваться и повидать Вас, но надеюсь, что скоро.
Скучаю по Вам. Пожалуйста, пишите мне.
Ян
6 августа 1940 г.
Дорогая Доротея!
Свои глубокие мысли и чувства иногда проще изложить на бумаге, чем высказать вслух. Должен признаться: несколько недель нашего знакомства и наши встречи были лучшим временем в моей жизни. Какие бы события ни наполняли мое прошлое, настоящее и будущее, какими бы ни были обстоятельства, приведшие меня в Англию, я всегда буду им благодарен, поскольку они познакомили меня с Вами. Мое затянувшееся молчание объясняется лишь катастрофической нехваткой времени. Каждый день нас заставляют упражняться, упражняться, упражняться. Спрашивается, ради чего? Я знаю, что британские офицеры терпеть меня не могут. Мои ребята рвутся в бой, горят желанием воевать с немцами. Нам нужны сражения. Думаю, скоро такая возможность нам представится и англичане поймут, что понапрасну тратили время, недооценивая наши способности. Нынешние длинные, светлые и теплые дни – идеальное время для сражений в воздухе. Так оно и есть. Летчики люфтваффе – постоянная головная боль летчиков королевских ВВС. Сегодняшний день выдался относительно спокойным, и у меня появилось время Вам написать.
Мне страшно, Доротея, поскольку, когда жизнь вдруг дарит такую радость и покой, трудно сказать «прощай». Для нас не будет никаких «прощай». Я вернусь, и только смерть может помешать мне это сделать. У Вас есть время, чтобы писать письма? Как часто? При каждом удобном случае? И до тех пор, пока я снова не приеду?
Я не хочу писать слов прощания и не напишу. Все, что происходит сейчас, временно. Мы еще встретимся в Вашем саду и снова заведем разговор о Боге, в которого не верим. И будем пить Ваш чудесный чай.
А пока думайте обо мне почаще, и я буду думать о Вас.
Ваш Ян
12 августа 1940 г.
Дорогая Доротея!
Надеюсь, Вы получили мое предыдущее письмо. Наконец-то мы по-настоящему воюем! Мы сражаемся в небе! Нашей эскадрилье разрешили боевые вылеты, и мы летаем каждый день. Наконец-то я вижу радость на лицах моих ребят. Я остаюсь их командиром. Помните, я Вам писал, что нам грозились дать командира-англичанина? У других польских эскадрилий так и произошло, и ими командуют Смиты и Джонсы. У нашей командиром остается Ян Петриковски. Мне доверяют! На нашем счету появились сбитые немецкие самолеты. Я сам сбил один «юнкерс». Я гнался за ним в небе, испытывая радость и гордость. Наверное, Вы слышали в новостях, что английские военно-воздушные силы несут огромные потери. Каждый летчик встречает наступивший день, веря, что встретит завтрашний, но для многих он оказывается последним. Не представляю, чем все это закончится. Однако мы должны верить в лучшее. Летчики люфтваффе сильны и упрямы. Быть с ними на одном боевом уровне не так-то просто. Не хочется думать о том, чем все это обернется для меня и моих ребят. Я просто не решаюсь об этом думать. Нам остается одно: сражаться и надеяться, что мы и делаем. И все это намного лучше дурацких упражнений. Правда, мне приходится писать слишком много писем отцам и матерям погибших.
