— Буду, — просто ответила Вера.
Ночь всегда была для Игоря чем-то вроде лекарства. От бытовых неурядиц, от неудачных литературных попыток, от духоты железобетонной квартиры Игорь прятался в сказочных очертаниях спящего города. Бродил по стыдливо петляющим улочкам и благородно стелящимся под ноги проспектам. Засматривался на редкие освещенные окна, удивлялся, что кто-то тоже не спит, пытался разгадать, чем живут и о чем мечтают по ту сторону стекла. Наблюдал, скептически сощурившись, как таксисты крадутся, охотясь на клиентов, а иномарки шарят фарами, высматривая девочек. Сейчас, когда Верина рука свидетельством единомыслия спокойно лежала в его ладони, прогулка наполнялась новым, совершенно особым смыслом. В мыслях всплывали неизвестно откуда взявшиеся строки:
Ночь растопила заветные струны,
Радостно что-то трепещет в груди.
Боже, спасибо, что мы еще юны,
Боже, как сладко, что всё впереди.
Хотелось кричать городу о преданности, о готовности не верить в отчаянье и, честно служа многоликости Муз, сделать этот мир хотя бы чуточку лучше. Вера шла рядом, высоко подняв подбородок. С удовольствием подставляя тёплому ветру лицо, она улыбалась чему-то неведомому. Звезды отражались в умытом поливальными машинами асфальте и её глазах.
— Ничего, что я молчу? — Игорь запоздало сообразил, что ничем не развлекает спутницу.
— Смотря о чём, — Вера стала вдруг совсем взрослой, — Есть такие вещи, о которых действительно лучше молчать… Чтобы не спугнуть их.
Игорь понял, о чём она. Захлебнулся на миг охватившим всю душу порывом, но сдержался. Только сильнее сжал Верину ладонь.
— Игорь, — тихо позвала Вера, — Знаешь, а я ведь читала ту твою статью. Ну, ту, что о музыкантах, что были на нашей вечеринке.
— Ну?
— Мне понравилось, как ты пишешь. Почему ты всё-таки ушел из журнала?
— Я же говорил, цензура замучила. Мне свобода дороже — как творческая, так и физическая, — Игорь совсем не хотел портить разговор жалобами, а врать и придумывать не хотелось.
— Это правда, что журналисты у вас… точнее, у нас, не могут писать то, что думают? — требовательно спросила девушка.
Игорь тяжело вздохнул. Ну что тут можно объяснить?
— Понимаешь, Вера, не знаю, как у вас… а у нас большинство журналистов в принципе не могут писать. Потому что не умеют. Впрочем, как и думать.
— Ты повздорил с коллегами? — не отставала Вера.
— Упаси боже, — Игорь улыбнулся, — Все они чудесные люди. Просто понял, что писать плохо больше не хочу, а писать хорошо сейчас не умею. А быть журналистом — значит писать вне зависимости от того, можешь ли ты сейчас делать это хорошо. Для меня это слишком высокая степень несвободы.
