Меж тем в летние месяцы, когда позади оставались дни, проведенные из-за болезни в постели, чрезмерная забота родителей, короткие скучные прогулки по улицам Эдинбурга с няней и неприязнь соучеников, вызванная тем, что он был на них не похож, живое воображение мальчика получало иную, более приятную пищу. Пожалуй, главным источником новых впечатлений в те годы был двоюродный брат Луиса Р.А.М. Стивенсон (Боб), неизменный товарищ его детских игр, а позднее союзник и даже предводитель в борьбе за освобождение от «респектабельности», которая мертвым грузом давила на юного Стивенсона. Особенно важными для формирования его характера в ту раннюю пору были месяцы, проведенные в Колинтоне, где он жил каждое лето, вплоть до смерти деда (Луису минуло тогда десять лет). К счастью для нас, горячий интерес Стивенсона к собственному «я» заставил его запечатлеть то время в двух очерках, включенных в сборник «Воспоминания и портреты»: «Пасторат» и «Пасторский дом в Колинтоне», откуда Грэхем Бэлфур приводит подробные цитаты. По этим очеркам нетрудно проследить, какое воздействие оказывали на впечатлительного, наделенного богатой фантазией мальчика и сам Колинтон, и игры, в которые он там играл с двоюродными братьями или один. Уже тогда, в те ранние годы, было ясно, что ему суждено стать литератором. Он рассказывает: «Не раз, помню, я залучал кого-нибудь себе в секретари и диктовал восхитительные истории, не вполне заслуженно преданные забвению. Местом действия одной из них была Аллея ведьм, а в героини я выбрал кошечку. История должна была получиться захватывающе интересной, с призраками».
Больше Стивенсон ничего не говорит нам о «захватывающей и призрачной» кошечке, и мы можем удовлетворить свое любопытство лишь одним прозаическим добавлением — кошечка питалась «гороховой похлебкой».
В другом из превосходно написанных и увлекательных очерков этого сборника («Иностранец дома») мы находим весьма интересный абзац о «шотландском ребенке»; его без натяжки можно назвать автобиографическим, так как автор явно вспоминает о своем раннем детстве. Вот что он говорит о влиянии природы и истории Шотландии на детей:
«В Шотландии ребенку часто доводится слышать о кораблекрушениях, о суровых рифах, стоящих дозором у берегов, о безжалостных бурунах и огромных маяках; о покрытых вереском горных вершинах, о буйных кланах и преследованиях ковенантеров».
Пожалуй, будет простительно заметить в скобках, что этот набор традиционных историй был куда более характерен для семьи Стивенсонов, чем для любой другой шотландской семьи. Но и здесь, как почти всегда, Стивенсон мудро пишет о том, что знает из личного опыта. Обобщение в данном случае — просто литературный прием, призванный оправдать авторский эгоцентризм. Стивенсон продолжает, по-прежнему черпая материал из своего детства:
