— У селектора Рябово!
Будто не на линии Рябово, не за пятьдесят километров, а тут же, в шкатулке.
— Рябово? — спрашиваю. — Так уберите сто сорок третий на запасный. Пропустить двадцать седьмой.
— Понято, — отвечает громкоговоритель.
"Да" и "нет" у нас не говорят. У нас говорят: "Понято". Отчетливее это слово у громкоговорителя получается.
Выключил Рябово и другой ключ повертываю:
— Любань? Семьдесят первому воды набрать. На очереди к вам шестьсот сорок пятый.
— Понято, воды набрать…
— Навалочная, почему цистерны из-под нефти держите? Отправить немедленно.
— Понято! Понято! — выкрикивает громкоговоритель. А сам подпрыгивает на своей ножке, словно от усердия.
— Диспетчер! У селектора Ленинград-пассажирский. Двадцать девятый готов. Паровоз "Элька" сто шестьдесят три, машинист Харитонов, вагонов пятнадцать, осей шестьдесят, вес поезда семьсот тридцать девять тонн, тормоза проверены, главный кондуктор Шишов… — одним духом выпаливает громкоговоритель. И начинает шипеть, как кипяток: — Отправлять двадцать девятый? Отправлять?
— Отправляйте.
— Диспетчер! Диспетчер! — разными голосами кричит громкоговоритель. Сто сорок пятый из Колпина вышел… Диспетчер, я Рябово… Диспетчер, я Обухово…
Если послушать у диспетчерских дверей, никто и не поверит, что я один в комнате нахожусь. Кажется, будто экстренное заседание у меня идет. Будто человек двадцать наперебой разговаривают, кричат, спорят.
Был раз такой случай. Прислали ко мне с письмом проводника. Знаете, вагонные проводники? Ну так вот, постучался он у дверей. А я не слышу. Стучит — а я никакого внимания. Тут он распахнул дверь без спросу — да как шарахнется. И ходу! Парень-то, видно, новичок на железной дороге был. Пока он у меня за дверью стоял, он двадцать разных голосов в комнате слышал. А открыл дверь — видит: один человек сидит, пропали все остальные, будто сквозь пол провалились.
Как же тут не испугаться?
III
По правилу, нельзя входить к диспетчеру. Да и незачем. Все равно разговаривать на дежурстве я не могу. Громкоговоритель без перерыва барабанит в уши — слушаешь и слово проронить боишься. Ведь не пустые это слова — это все поезда идут. В ухо кричит тебе громкоговоритель, а ты ему в микрофон отвечаешь. Говоришь, приказываешь, подгоняешь, покрикиваешь. И весь ты как в тисках. Левая рука на шкатулке. В правой карандаш. Карандашом по графику водишь. Левая нога твоя на педали — все время педаль держать надо, пока разговариваешь. Только правая нога у тебя и свободна от дежурства.
