Дошло до того, что она с особой заботливостью стала думать о тех немногих книгах, которые стояли на полках в библиотеке и к которым она относилась как к своим собственным. Она собрала их вместе и держала в шкафу, нарушая все правила абонемента, и распорядилась, чтобы девочки не выдавали их без ее на то разрешения и уж во всяком случае не предлагали их кому бы то ни было. Их могли получить только люди, которые знали этих писателей и просили именно эти книги, а не что-нибудь хорошенькое вообще...
Так она отъединилась ото всех и, затаив свою любовь, почувствовала себя спокойно. И то равнодушие к шести тысячам читателей, то недоверие к ним, которое со стороны могло бы показаться непривлекательным и даже отвратительным свойством ее натуры, стало для нее своего рода защитной реакцией от людского равнодушия и недоверия. С годами она научилась безошибочно определять потребности пришедшего к ней человека, его вкусы, его возможности и, таким образом возвысившись над людьми, почувствовала наконец-то облегчение в работе. И лишь некоторые из этих людей доставляли ей беспокойство: среди них был и Сыпкин, который заставил-таки принести ее в этот вечер всего Вальтера Скотта и, мрачно бормоча над книгами, неожиданно отвлекся вдруг и пошел к выходу.
— Вы мне испортили все настроение, — сказал он на прощание и, остановившись около дверей, стал нервно застегивать свой балахонистый старый кремовый плащ. — С вами нельзя пошутить. Вы должны бы знать, что я читаю только Вальтера Скотта... И если я пришел к вам, простите, если я вообще хожу в вашу библиотеку, это вовсе не значит, что я такой же глупец, как и все... Вы, я знаю, вы такой же одинокий человек, как и я... Простите... Сегодня ветер... на меня это плохо действует... Всегда очень трудно объяснить свое состояние... Но когда ветер и такой вот странный дождь и холод, когда все сразу, неожиданно рушится на голову, я чувствую себя очень одиноким... Простите,— попросил он сдавленным и умоляющим голосом. — Я пришел к вам и хотел из ваших рук получить «Айвенго», «Квентин Дорварда», «Роб Роя»... Господи! Я так мечтал, что вы когда-нибудь со мной... Нет! Нет! Нет! Я ухожу. Не бойтесь меня. Почему меня все боятся? И вы? Только два слова... Я всегда мечтал...
Он торопливо подошел, и Дина Демьяновна увидела поблескивающий в испарине лоб, мясистую и плотную складку над переносицей, хмурый разлет бровей. И вдруг из-под всей этой массивной и напряженной мрачности посмотрели на нее светлые, обнаженные в своей беззащитности, косящие от волнения глаза. Он так посмотрел, будто бы только что снял очки с переносицы, и, подслеповато щурясь, видя перед собой расплывчатый мир и ее в этом маленьком мире, в этом желтом тумане, очень смутной вдруг, растерявшись, виновато улыбнулся ей. И она не испугалась.
