— Хоть часа на три ее задержи, очень надо, дети в истерике.
— У тебя дети? Когда ты успел?
— Да долго объяснять, да и непросто.
Оставил Галину Михайловну за городом и возвратился домой.
Он поднял Варю, которая лежала на диване свернувшись калачиком, и отнес ее в спальню. Лег с нею рядом одетый, и не спал всю ночь, охранял ее сон. Когда она, иногда, всхлипывал во сне шептал, как ребенку: «Тише, тише. У Мишки боли, у зайца боли, а у Вари заживи».
За ссорой с мамой, и ее отъездом, в дом «пришел» грипп, дом превратился в лазарет, и единственным здоровым в нем был он. Это были самые тихие дни.
Варя шла на поправку медленно. Её мучил утренний кашель и изматывала температура. Леха, взял отпуск за свой счет, с утра развозил детей, кого в садик, кого в школу. Не брезгуя, выносил грязные салфетки и засыпал не на диване, а около Вари. На выходные готовил обед, мыл с хлоркой полы, или просто сидел, смотрел, как любимая женщина читает книгу.
Но тихие дни когда-нибудь кончаются. В тот вечер, Варя, отложив книжку, подвинулась к нему, близко, близко. В зеленых глаза ее таилась грусть. Сердце Алексея сжалось и он не выдержал, сначала притянул к себе, обнял и начал целовать ее, в лоб, потом в висок.
А когда Варя сама просто дотронулась до его губ своими, горячими и нежными, он дрогнул. Они целовались долго и страстно, а потом его любимая женщина откинулась на подушки и равнодушно сказала:
— Прости, я не хочу тебя, и никогда не захочу. Уходи.
Он склонился над ней и попытался увидеть улыбку на губах и смешинки в глазах. Ничего подобного, взгляд Вари был спокоен, хотя дышала она прерывисто и возбужденно. Алексей попытался снова ее поцеловать.
— Уходи, убирайся, убийца! — неподдельная боль исказила ее прекрасное лицо.
Она вновь прогнала его, а он вновь ушел.
Прошел месяц, потом другой, она не звонила, он тоже. Он не знал, как она плачет ночами, уговаривая себя: «Так надо, пусть будет счастливым. Так надо». Она не видела, как седина побелила его виски, как бессонница мучит его до рассвета.
Листочки с переписанным «личными номерами» наконец-то дождались своего часа, Алексей встретился с «Батей».
Батя отдавший армии почти двадцать лет службы, был спортивен и подтянут, как лейтенант, седина его нисколько не старила, и только глаза выдавали возраст, очень уж пронзительный был у отца-командира взгляд.
Для Алексея командир действительно был почти отцом. Часть ВДВ, в которой служил «Батя», взяла на поруки пацанов из интерната. Леха и еще трое ребят стали «сыновьями полка», и школу будущий лейтенант Егоров закончил только благодаря «Бате». Конечно, после училища Алексей просился в «свою» часть и его рапорт исполнили. В мирной жизни у них тоже было заведено, что Леха отзванивается хотя бы раз в месяц, и если нет командира, то жене его отчитывается о своей «мирной» жизни. И это не унижало, а скорее дисциплинировало.
