На другой день, когда, окончательно придя в сознание, он открыл глаза, увидел рядом со своей койкой молоденькую черноволосую девушку в белой косынке.
— Где я?
— Вы в госпитале, в Калуге.
В госпиталь поступило новое пополнение. Из вестибюля доносились вскрики, стоны, ругань, распоряжения дежурных врачей. Медсестра подала раненому лекарство и ушла туда, где принимали новых больных. Через несколько часов хлопоты, связанные с приемом пополнения, были закончены.
Все вошло в прежний размеренный ритм госпитальной жизни.
В калужском военном госпитале хирурги также сочли возможным ногу у Горчакова не ампутировать: гангрены нет, рентген показал, что берцовая кость не перебита.
После операции рана заживала медленно. Врачи забеспокоились: температура держалась высокой, сердцебиение было учащенным.
— Раненый чрезмерно возбудим и раздражителен, — жаловалась чернявая медсестра врачу во время обхода. — Ночь почти не спал. Как сомкнет глаза, начинает кричать. Видимо, кошмары снятся… Только полчаса назад заснул.
— Нервы сдали, ничего не поделаешь. Молод еще, а пережить, судя по всему, пришлось немало.
Санитарный эшелон с красными крестами на вагонах объехал по кружным путям Москву. Медсестра собрала у раненых письма, свернутые в треугольнички, и опустила их в почтовый ящик на подмосковном разъезде.
Горчаков лежал на верхней полке жесткого вагона, мягко вздрагивавшего на стыках рельсов и дробно выстукивавшего колесами. Временами, когда боль утихала, он выглядывал в окно, еще не веря, что ему удалось добраться до Большой земли. Его измученную душу переполняла небывалая светлая радость. Ведь совсем недавно он прощался с жизнью там, во вражеском тылу, истекал кровью… Не верил в возможность эвакуации из заблокированного Клетнянского леса, как не верят в чудо. Но чудо все-таки свершилось: вернулся живым из тыла врага.
Временами мысли уносили его то домой, в старый московский дом на Петровском бульваре, что сбегает двумя рядами разросшихся лип к Трубной площади, то в родную школу, то в райком комсомола.
…На пятый день Великой Отечественной войны Коминтерновский райком комсомола Москвы отправил добровольцев-комсомольцев на трудовой фронт под Рославль. В их числе оказался и Овидий Горчаков, шестнадцатилетний сероглазый юноша с густыми, зачесанными назад светло-русыми волосами.
Весь июль и половину августа 1941 года вместе с другими такими же ребятами, вчерашними старшеклассниками, рыл траншеи и эскарпы, хотя и не очень-то верил в необходимость своего труда: ему казалось, что в ближайшее время фашисты будут наголову разбиты и он, так и не приняв настоящего участия в войне, вновь достанет из книжного шкафа учебники английского языка, будет сдавать вступительные экзамены в институт иностранных языков или в университет. Ему еще не верилось в правдоподобность скупых сообщений газет и радио о том, что немецко-фашистские войска достигли берегов Днепра.
