«Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как в бури…».
Думаешь, не знаю? Да, да…
Сейчас вспомню.
«Как бури внешние полям…
Ее порывы благотворны…».
Людмила. И не «внешние бури», а «вешние». Читаешь, а не понимаешь смысла.
Маша. Конечно, вашего Пушкина нам нельзя понять. Почитай, Маша, роман «Лапти»[76]. Если для нас, то «Лапти», если для вас, то Стендаль,
Людмила. Как ты сказала?
Маша. Стендаль.
Людмила. Где Стендаль? У кого ты видала?
Маша. Кременской перед балом принес книжку, а ты и не знаешь?
Людмила. Где? (Взяла книгу.) Вот милый.
Маша. Ага, милый!
Людмила. Что?
Маша. Жук пролетел.
Людмила. Ворчишь?
Маша. Ворчу. (Ворчит.) А говорит — нет… «Милый»!.. Уходишь? Голова болит?
Людмила. Да, болит. Поцелуй меня,
Маша. Пожалуйста. (Целует.) Только ты меня не унижай. Не такая я темная, и Пушкина я теперь понимаю. Не все, конечно. Чего не разберу — узнаю.
Людмила уходит.
«Милый»!.. Какое вам дело, что он милый? Пожалуйста, без милых! Мы сами знаем, что он милый. И вот сейчас возьму первая и напишу ему письмо, что я его очень люблю. Да. Легко сказать… А что? Если бы это было нарочно, а то… Как же я ему первая напишу? «Уважаемый товарищ Кременской, я вас второй месяц…». (Хохочет.) Вот, скажет, дура! Может, написать «любви все возрасты покорны»? И выйдет, что я несовершеннолетняя. Окончательно не знаю, как ему написать. Не голова, а редька! Все-таки не писала же я таких писем, и никто нас этому не учил. «Еще кланяемся, с тем до свиданья». «И еще кланяюсь вам, товарищ Кременской… С тем до свиданья…». А как на самом деле составляла Татьяна письмо Евгению Онегину? Как она возвышала любовь? Татьяна была поумнее меня, можно сказать… Куда она прячет сочинения Пушкина? Сейчас был здесь. (Ищет.) Где же Пушкин? Надо же мне учиться сейчас. Вот он — сам Пушкин. (Перелистывает.) «Уж небо осенью дышало…». «Деревня, где скучал Евгений…». Дальше: «Он слушал Ленского с улыбкой…». «Сердечный друг, ты нездорова…». «Оставь меня, я влюблена…». Вот оно, начинается! «Письмо Татьяны предо мною;
Фу, у меня даже сердце трепещет! Я тоже нездорова. Вот оно…
«Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?»
И складно и трогательно.
«Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать».
Зачем же? Зачем же так прибеднячиваться? Это уж, знаете, я в корне не согласна! «Презреньем»… «наказать»… Это у меня никак не получается.
«Но вы, к моей несчастной доле
