Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП) | страница 3
Теперь издателя сотрясают длинные приступы неконтролируемой дрожи. Губы плотно сомкнуты. Его тело, словно укушенное тарантулом, дрожит и бьется, как безумный парус, о подушки софы. Только лицо, бледное, молодое, полностью сохраняет невозмутимую, спокойную, полную достоинства уверенность уроженца Ломбардии. Кто это перед ним? Демон? Сумасшедший? Преступник? Гений? Или, просто-напросто, хитрец? Тысячи вопросительных знаков вспыхивают в его испытывающем взгляде. Однако журналистка не удивлена. Она знает. Она помнит.
Милан, январь 1981. Дом Челентано. Бильярд, барная стойка как в салуне, бледно-розовые стены, диваны, инкрустированные персиково-голубой слоновой костью, тропические растения повсюду, обеденный стол, покрытый расшитой скатертью, достойной алтаря, пол из чистого мрамора, который траурно осеняет все вокруг: в общем, похоже на декорации к фильму. Однако, это его дом, его частная жизнь.
Челентано, как все буржуа, в 9 вечера находится у телевизора. Но он не утопает в непременном кресле. Он на ногах, рот раскрыт, как у ребенка, оторванного от любимой игры. Те же брюки в шашечку до подмышек, та же желто-голубая синелевая кофта, тот же золотой крест на шее, те же сапожки из белого вашета, те же коричневые носки, спущенные до щиколоток, как в мультфильме: в общем, та же униформа, в которой он предстанет три месяца спустя в Риме в апартаментах Кавальери Хилтон. Его километровые руки опущены, и левая, как четки, перебирает кнопки пульта телевизора.
Работая носком и пяткой, сначала одной ногой, потом другой, отстукивая чечетку, достойную Фреда Астера, он отбивает ритм изображений, которые сменяются на экране с каждым нажатием пальца.
Входит девушка с двумя длинными черными косами в домашнем халате из голубой фланели. Это его жена, Клаудиа Мори. Она ставит чашки с кофе и две рюмки граппы. На мгновение поднимает взгляд, сияющий мудростью и иронией, и молча уходит, скользя по полу в тапочках, от взгляда на которые бросает в жар. Теперь в комнате, где раньше был поток изображений, возникает звуковой поток. Это поток слов, которыми Челентано рассказывает о себе, о своей жизни, о своих мифах, страстях и утопиях. Он говорит с такой же мягкой, сосредоточенной невозмутимостью, как и считающий себя Наполеоном безумец. Но, в отличие от мрачного взгляда мифомана, его глаза невинны и веселы, и свидетельством, что он не фантазирует, являются 25 лет, в течение которых он и удача идут бок-о-бок, всегда на равных, и всегда побеждают на финише.