На высоте 2000 метров мы достигаем германских позиций.
Задание выполнено, несмотря на все помехи…
А спустя пять дней в «Берлинер Локаль-Анцейгер» появляется не безынтересная для меня заметка:
ВОЗДУШНОЕ НАПАДЕНИЕ НА ИВОКУР.
Париж, 2-го мая. По сообщению «Тан», в прошлую субботу германский летчик, пролетев над Ивокуром, сбросил две бомбы, которые причинили небольшой материальный ущерб.
В самом деле: только «небольшой ущерб»?
Снег скрипит под нашими ногами.
– Ну, и полетец будет сегодня! – ворчит Энгман. – Три часа при этом собачьем холоде на высоте 4000 метров!… Брр!…
Машина стоит уже перед ангаром. Только вода еще не налита. Помощник механика, как раз, несет ее в двух дымящихся кувшинах. Пока он наливает кипяток, мы одеваемся.
У нас вид полярных путешественников: подбитые ватой брюки, меховые сапоги выше колен, кожаная куртка, толстый шарф, меховые шапка и жилет, пробковый шлем…
А в придачу, лица смазаны густым жиром. Только губы и глаза остаются свободными.
Ну, теперь все в порядке!
Когда я осматриваю себя в зеркале, меня разбирает смех. Для поцелуя я не слишком-то аппетитен!…
Я грузно топаю своими слоновидными ногами и взбираюсь на свое место в кабине. Энгман приводит в действие мотор. От холода я высоко поднимаю плечи… Ну, и температура, чтобы чорт ее побрал!…
Ветер от пропеллера свистит, стонет и гонит кверху хрустальные снежинки, несущиеся от него в бешеном круговом танце.
Я прячусь с головой в корпус самолета… Все было бы хорошо, если бы не этот собачий холод!…
Мы катимся к концу длинной дороги, с которой дежурные по аэродрому сгребли в утренней мгле лопатами снег. Я надеваю себе на глаза очки, – специальные зимние очки, с двумя висящими кожаными щитками, которые должны оберегать от холода нос и щеки. В рот я беру конец шарфа…
Вперед!
Вот уже полчаса, как мы в пути…
Боже, какой лютый мороз! Сквозной ветер то и дело врывается через отверстие для бомб и накидывается на меня, как бешеная собака.
Чорт его знает, как это он ухитряется пролезать сквозь кожаную куртку и мое сложное одеяние! Я чувствую, что мало-по-малу коченею. Начинается это с пальцев ног, потом .холод медленно доползает до колен и, наконец, доходит до того, что все мое туловище, до самых рук, становится нечувствительным. Я усиленно разминаю пальцы, чтобы не отморозить их.
Потом я скольжу взад и вперед на моем подъемном сидении и хлопаю себя по бедрам кулаками, пока не согреваюсь.
Но при этом теплое дыхание моего рта попало под кожаные щитки очков и покрыло инеем их холодные стекла. И вот я должен снять очки и отверткой соскабливать с них лед.
