Консилиум предложил сделать рентгеновский снимок. Когда он был готов, то даже привычные ко всему
военные хирурги ужаснулись. [104]
— Как он ходит? — удивлялся один из них, седой, с маленькой клинышком бородкой старичок. — И еще
улыбается! Непостижимо!
Никакие уговоры на Смушкевича не действовали.
— Не напоминайте мне о моих болях, — неизменно отвечал он. — Это меня отвлекает от работы, а она
мое самое лучшее лечение.
Лишь когда о состоянии командующего ВВС доложили правительству и ему было приказано
возвратиться в Москву, он уехал с фронта.
Однажды он встретил у подъезда штаба летчика, чье лицо показалось ему знакомым. Ну конечно же он
не ошибся. Это был некогда самый молодой летчик его бригады Николай Худяков.
— Здравствуйте, товарищ Худяков, — он остановился возле не ожидавшего, что его узнают, летчика. —
Каким ветром?
— К вам я...
— Пойдемте.
— Ну, рассказывайте, что у вас нового? — обратился он к Худякову, когда они вошли в кабинет. В углу
его по-прежнему стояла кровать. Смушкевич, опираясь на палку, прошел к столу.
— Вижу, настроение что-то у вас невеселое.
— Да радоваться нечего...
— Это почему? — поинтересовался Смушкевич.
— Да ведь я уже не летчик, — с горечью произнес Худяков.
— Как так? — Смушкевич удивленно вскинул брови. — Ну-ка, ну-ка... В чем дело?
— Из Витебска меня направили в Луганск. Инструктором в летную школу. Должен был учить молодых.
— По лицу Худякова пробежала кривая усмешка. — Учить... Только что это за учеба, [105] когда мне
каждый раз говорят: «Что вы там возитесь?» — Худяков помолчал. — Разрешите закурить, товарищ
командующий, — он вынул пачку «Пушки».
— Курите, курите.
Пока Худяков рассказывал, Смушкевич делал какие-то пометки в блокноте. И по ходу рассказа лицо его
делалось все озабоченней...
— Продолжайте, — сказал он, когда Худяков, чтобы умерить волнение, несколько раз затянулся
папиросой. — Я слушаю вас...
— Ну, не стал я обращать внимания на все эти разговоры и делаю свое. Ведь приказ наркома есть: учить
так, чтобы не приходилось потом в частях доучивать.
Начались у меня на этой почве столкновения с начальством. Я предлагаю изменить программу — ни в
какую. А по ней на полет строем всего три-четыре занятия отводятся. Чему же за это время научить
можно? И после этого мне говорят: «Кто плохо летает — отчисляй». А я чувствую, будет летать. Будет...
В общем, не удержался я... Сказал все, что думаю о такой «учебе»... Мне это и припомнили. Когда
заболел, на меня написали новую аттестацию. Указали, что я не годен к скоростным и высотным
