глубине их затаились искорки задорного смеха и, если бы не официальность обстановки, человек сейчас
бы [38] рассмеялся, довольный тем, что, несмотря на трудности перелета, он все-таки здесь.
И, глядя на него, Сиснерос не мог сдержать улыбки. Словно прожилки слюды в куске гранита, она
заискрилась на его угловатом, будто высеченном из твердого камня лице.
— Я рад вашему приезду, камарадо Дуглас, — сказал Сиснерос, идя к нему навстречу. Они обменялись
крепким рукопожатием. — Как летели?
— Все обошлось как нельзя лучше. Долетел, — коротко ответил Дуглас. Так теперь звали Я. В.
Смущкевича.
Когда стало известно, что он едет, его пригласил к себе Уборевич.
— Ну вот, Яков Владимирович, теперь уже не маневры, а настоящая война ждет тебя. — Как всегда
аккуратный, подтянутый, Иероним Петрович неторопливо прохаживался по кабинету, заложив руки за
спину. Он как бы размышлял вслух, и от этого все произносимое им приобретало особый смысл.
— Настоящая война, — повторил Уборевич. — Такой мы еще не видали. И Германия и Италия тут
постараются испробовать все. И тактику новую, и новую технику, и, думаю, не постесняются одеть в
испанские мундиры как можно больше своих офицеров. Для них это прежде всего школа... Школа
подготовки к другой, главной войне.
Уборевич остановился возле карты и долго вглядывался в Пиренейский полуостров, словно хотел
разглядеть скрытую за тысячами километров Испанию.
— Тяжело там сейчас. Противник сильный, — Иероним Петрович опустился в кресло напротив
Смушкевича и, наклонившись к нему, мягко произнес: — Ты помни об этом. Не думай, что все уже [39]
знаешь. Ведь не воевал же еще. Про гражданскую знаю... Но это только как крещение, чтоб человек к
свисту пуль привык... Там совсем иная война... А потому учись, — он кивнул в сторону карты. —
Учиться ни у кого не зазорно. Важно, какие выводы человек из учения делает и чему служат его знания.
Присмотрись ко всему. Все взвесь. Не горячись.
Всегда сдержанный, производивший на некоторых даже впечатление холодного человека, Уборевич был
сейчас заметно взволнован. Смушкевич еще никогда не видел его таким. Волнение охватило и его.
Только сейчас он понял, как много значит для него этот человек.
Уборевич протянул ему руку.
— Помни. Воевать надо умеючи. Ну, до встречи.
Он крепко тряхнул ему руку. Словно стесняясь чего-то, они в нерешительности постояли минуту-другую
и обнялись.
И вот теперь Смушкевич с трудом привыкал к мысли, что он в кабинете командующего военно-
