Секунду спустя шквал унесся в сторону берега и волшебным образом рассеялся на пол пути к нему. А на все еще бушующем по инерции море остались только тлеющие обломки, которые волны не успели до конца погасить.
Когда он очнулся от ощущения смертельного холода, был вечер. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом и посылало сквозь тучи на холодный берег свои последние предзакатные лучи, красящие песок в малиновые тона.
В памяти сохранились обрывочные картины страшной катастрофы, оставшейся впрочем, позади. Составить их во что-то более менее стройное он не стал и пытаться - сначала нужно было определить свое место в пространстве и времени и понять, жив он еще или уже нет.
Он попробовал пошевелиться. Сначала рукой. Очень осторожно где-то в теле уже притаилась злая, коварна боль и ждала только, когда ей позволят напомнить о себе. Под пальцами был мокрый песок.
Это можно было определить с трудом, потому что пальцы уже почти совсем окоченели. Тянуть дальше было нельзя.
Он собрал свои силы, и одним рывком поднялся, приготовившись стиснув зубы перенести взрыв выпущенной на свободу боли, однако его не последовало. Пугающее ощущение оказалось лишь воспоминанием о боли недавно пережитой, но уже прошедшей.
Подчинившись какому-то первобытному инстинкту, он побрел прочь от берега, туда, где в последних отблесках заката еще виднелись высокие черные утесы. Когда он добрался до них, было уже темно. Или это потемнело в глазах от истраченных на этот путь усилий? В последний момент, когда он уже коснулся рукой гладкой, словно бы отполированной поверхности, ноги подкосились под ним, и он упал вперед лицом. Внезапно ему стало тепло, и он успокоился, будто достиг, наконец, своей цели, к которой очень долго шел...
Когда Лайвен проснулся, был уже давно день. Он обнаружил, что лежит на земле лицом вниз, а рот его полон хрустящего на зубах совершенно невкусного песка. Он попробовал встать, и это у него получилось довольно легко. По счастью рядом оказалось нечто большое, твердое и устойчивое, к чему можно было прислониться спиной и подождать, пока пройдет легкое головокружение.
Где-то недалеко шумел прибой. Сплевывая песок, Лайвен протер глаза и огляделся.
Он стоял у подножья одного из утесов-клыков, невдалеке от которых суша кончалась, и начиналось море. Берег его был усеял неопределенным мусором и обгорелыми обломками дерева, в некоторых из которых угадывались фрагменты обшивки и палубы. Чуть дальше вдоль кромки прибоя возвышался остов другого корабля.
