Мы вливались в знаменитую на Северном Дону, бывшую мироновскую, 23-ю стрелковую дивизию, в составе которой к этому времени подавляющее большинство красноармейцев и командиров были донскими казаками, в том числе и тех станиц, где формировался наш отряд.
Мне было приказано явиться в Елани к начальнику политотдела 23-й стрелковой дивизии. «Неужели придется оставить малодельцев и получить повое комсомольское направление - куда-нибудь в сдвинувшуюся к северу прифронтовую полосу?» - с тревогой подумал я и на окраине Елани отделился от своего отряда с твердым намерением остаться рядовым кавалеристом в той части, куда направятся пополнением наши малодельские.
В этот момент во главе отряда ехала именно наша сотня. Приободренные тем, что теперь они - уже подразделение регулярной Красной Армии, малодельцы пели какую-то лихую казацкую песню. И кто бы мог подумать, запевку вел «для особо важных поручений» вестовой - мой дорогой дядя Леша!
Прощаясь с ним, на всякий случай я сказал:
- Еще раз спасибо тебе великое за все.
- Тебе спасибо. Мне за что? Смотри только береги нашего Гнедка, он счастливый!… [72]
Комиссар полка
Вот и Елань. Поскольку здесь находился штаб дивизии, хотелось думать, что это по крайней мере небольшой благоустроенный городишко, но оказалось - бедноватая деревня.
Чем ближе я подходил к месту встречи с новым начальством, тем больше волновался, тем больше не давал мне покоя вопрос - куда дальше?
Штаб 23- й дивизии нашел на улице Заполянской, в доме Бедринцевых. Все уже было подготовлено к передислокации на другое место, а сюда прибывал штаб 1-й бригады этой же дивизии, которой предстояло организовать непосредственную оборону Еланя.
Политотдел дивизии находился здесь же, по соседству со штабом, но начальник политотдела комиссар Суглицкий задержался у начдива, и я ждал его на улице.
Почти через четверть часа со стороны штаба показалась высокая, стройная фигура Суглицкого. Шел он неторопливо, с непокрытой головой, одет был в походную, хорошо пригнанную летнюю форму, со старомодными брюками, подпоясан простым красноармейским ремнем. На вид комиссару было около тридцати; приветливые голубые глаза, какая-то особая, чуть размашистая походка. Мне показалось, что человек этот открытый, простой, доступный. И первое впечатление меня не обмануло.
Суглицкий потом рассказывал мне, что ему бросилась в глаза моя по-мальчишески воинственная внешность: не по росту длинная, чуть ли не волочащаяся по земле шашка, на поясе две гранаты и кобура нагана, на седле скатка подаренной Мелеховым казачьей куртки, а по бокам - чем-то набитые про запас переметные сумки.
