Кажется, по плану смотра все было заранее распределено. И все же все шло не так, как намечали. Сталин приближался к строю самолетов, дымя папиросой. Туржанский оглянулся: члены правительства, сопровождаемые Барановым, Алкснисом и другими военными, шли за Сталиным, строго соблюдая дистанцию. И когда до истребителей осталось не более десяти шагов, комбриг сказал:
- Извините, пожалуйста, Иосиф Виссарионович, но, может быть, вы здесь докурите? У самолетов нельзя…
Сталин остановился. Он, конечно, знал, что все смотрят только на него, и, ничего не сказав Туржанскому, каблуком стал вбивать в землю окурок. Туржанский понял, что поставил Сталина в неловкое положение. Поступить иначе комбриг не мог - курить у самолетов никому не позволено. Снова двинулись к самолетам, Сталин ускорил шаг и, поравнявшись с истребителями И-5, не дал Туржанскому доложить, что это за машины и кто ими управляет, а спросил на ходу:
- Радио есть на самолетах?
- На этих нет. Это истребители…
- Почему нет? - Сталин резко остановился и, не оборачиваясь, требовательно спросил Орджоникидзе: - Серго, почему нет радио? Скажи - почему?
Орджоникидзе, пытаясь понять, чем Сталин интересуется, вопросительно посмотрел на Баранова, и Петр Ионович напомнил о первых, пока экспериментальных, попытках радиообмена с истребителями в воздухе. Однако Сталин не стал слушать и направился к другим машинам. Теперь ничем, кроме радио, он не интересовался. Раций не оказалось не только на отечественных истребителях И-4, но и на французском «Потэзе». Радио было лишь на наших Р-5. Это, однако, не изменило мрачного настроения Сталина.
В тот день все надежды возлагали на коронный номер смотра - показ нового туполевского бомбардировщика. Машина всем понравилась, и Сталин пожелал увидеть ее в полете. Было известно, что единственный пока экземпляр ТБ-3 доставил на Центральный аэродром летчик ЦАГИ Михаил Громов, внезапно, перед самым смотром, заболевший. Кроме Громова (он находился в госпитале) ТБ-3 испытывал летчик ЦАГИ Волковойнов. Однако [131] и его не было в Москве, и это тоже знали те, кто побоялся сказать Сталину о причине, по которой ТБ-3 не может сейчас взлететь.
Петр Ионович понял, что ничто и никто его не оправдает, если ТБ-3 не взлетит. Он отозвал в сторону комбрига Туржанского и, заложив руки за спину, кусая губы, тихо сказал:
- Нуте-с, что будем делать? Приехало правительство, а мы не можем показать в полете самую интересную машину? Распишемся в нашей беспомощности?
