Сторонники теории Ролза утверждают, что если мы были свободны от знания индивидуальных обстоятельств, то мы могли бы договориться о том, каким должен быть мир. Наблюдения за реальным поведением способны помочь нам догадаться, о чем мы могли бы договориться. Известно, что, если люди могут застраховаться от катастрофических заболеваний, они обычно делают это. Разумно предположить, что, если бы можно было застраховаться от того, чтобы родиться бездарностью, инвалидом или же просто несчастным человеком, мы бы тоже сделали это. За занавесом неведения такая страховка была бы доступна: можно было бы договориться о том, что родившиеся умными и здоровыми будут делиться своим доходом с остальными. Поскольку все мы готовы подписать такой договор, находясь за занавесом неведения, приверженцы Ролза утверждают, что его следует исполнять и в реальной жизни.
Сам Ролз идет еще дальше. Он считает, что после того, как мы договоримся об определенных фундаментальных свободах, мы можем сосредоточить свои усилия на улучшении благосостояния наименее счастливых. Если доводить до крайностей, это означает, что мы предпочли бы мир, где каждый из нас едва сводит концы с концами миру миллиардеров, а одна несчастная душа умирает от голода.
Другие же за занавесом неведения имеют совершенно иные ожидания относительно того, о чем мы можем договориться. Харсаньи привел рассуждение — чересчур специальное, чтобы воспроизводить его здесь, — которое показывает, что при определенных разумных условиях нам пришлось бы согласиться с формулой «суммы счастья». Я в восторге от этого рассуждения, потому что я пришел к нему сам и в течение нескольких дней пребывал в уверенности, что до меня его никто не предлагал. В течение тех нескольких дней я поделился им с друзьями, и некоторые из них нашли его удивительно остроумным, а другие сочли его полнейшей глупостью. В конечном счете наш более образованный коллега Уильям Томсон сообщил нам, что это рассуждение впервые было предложено Харсаньи несколько десятков лет тому назад, и с тех пор к нему постоянно возвращаются.
Есть мнение, что критерий занавеса неведения не подходит для рассмотрения некоторых важных моральных проблем, потому что он не позволяет определить, кто именно находится за завесой. Обычный ответ «любой», но есть обстоятельства, в которых «любой» оказывается куда более двусмысленным, чем может показаться на первый взгляд. Можно ли людям убивать тюленей, чтобы делать себе шубы из их шкур? Вероятно, я дал бы один ответ, зная, что я рожусь человеком, и совсем другой, если бы предполагал что в другой жизни мне предстоит родиться тюленем. Должны ли быть легализованы аборты? Мой ответ за занавесом вполне может зависеть от того, был ли «абортированный плод» одним из тех, кем мог бы быть я сам. Чтобы решить, находятся ли абортированные эмбрионы за занавесом неведения вместе со всеми нами, надо задаться вопросом, считаем ли мы их полноценными людьми; мне кажется, это возвращает нас обратно к исходному вопросу, который мы пытались решить.
