Не сравняться мне было, конечно, с моим батюшкой в волшебстве, однако и мне немало его способностей перепало от рождения. Могла я над его чарами верх брать и свой прежний облик возвращать, только ненадолго. Ежели б знать, что Ванюша задумает кожу мою лягушечью спалить, не позволила бы ему это сделать. Но уж так получилось, тут обратного ходу не дать. Хочешь не хочешь, а пришлось возвращаться к батюшке, так уж его чародейство было устроено.
И одна надежда грела, что найдёт меня Ванюша. Он-то ко мне прикипел, я видела. Да и я к нему привыкла. Хороший он был, добродушный, нам бы жить-поживать. Среди людей, а не в батюшкиных палатах, в скукотище беспросветной. Оттого и сказала Ивану, где меня искать.
Батюшка меня за то, что я прежде срока с обликом квакуши распрощалась, наказывать не стал. Видела я, что рад он моему возвращению. Может, и раньше вернул бы, да не в силах собственные чары отменить. Рассказала я ему о Ванюше, и сотворили мы с батюшкой уговор. Я обещалась тихо-мирно дома сидеть, не выкрутасничать, не выставлять перед гостями свою премудрость. А батюшка дал зарок ничего плохого Ванюше не учинять. Ежели, говорит, пустится он тебя искать, Василисушка моя Кощеевна, да найдёт, то так тому и быть, препоны чинить не стану. Значит, так Мокошь рассудила, главная плетельщица судеб человеческих.
И живите, мол, где пожелаете: то ли здесь, в моих палатах, то ли в царстве отца Иванова.
И ведь пошёл Ванюша меня искать, пошёл! О том, что три года бродил, это уже потом придумали, да и не говорила я ему ничего про три года скитаний — однако ноги свои потоптал немало. Ежели б мне было знать, что он старика того встретит и Бабу-ягу. Он мне потом сам об этом поведал. Слыхала я о том старике-чародейнике, и о Бабе-яге той слыхала. Обидел их когда-то мой батюшка, крепко обидел, вот они и затаили на него зло. И кто ж мог подумать, что Ванюша решится сразу пойти искать смерть батюшкину! Нет бы прийти по-хорошему.
Да что теперь говорить, что ж убиваться — дело-то сделано. Не вернуть батюшку. Может, кому он и злой Кощей, а мне-то отец родимый, и нет у меня больше сродников на всём белом свете — ни сестёр, ни братьев. Плохой ли, хороший ли, но отец!
А Иван его погубил.
И что мне было делать? Обретаться вместе с убийцей батюшки, словно ничего и не случилось?
Столько лет и зим с той поры миновало, и знаю я, как теперь про нас с Иваном сказывают: стали они, дескать, жить дружно, в любви и согласии. Да разве возможно такое?!
