Лиля, пятилетняя дочь Ани, помогала хозяйничать. Мать что-то по-казахски говорила ей, Лиля вскакивала и летела то на кухню, то в сени, дробно стуча босыми пятками. Вернувшись, снова замирала, уставившись жадными глазами на беседовавших мужчин: отца, Артема, деда Хасана, высоколобого старика с висячими усами и бородкой клинышком. Дед Хасан с мудрым лицом степного каменного бога сидел на почетном месте — спиной к печи, а по обе стороны его, как грибы возле пня, — внуки, Костины дети.
Дед Хасан, отхлебывая чай, расспрашивал Артема, какие народы живут на Сахалине, кочуют ли, правда ли, что на Сахалине есть дикие кони. Наверное, так же тысячу лет назад расспрашивали гостя в жилище кочевника-скифа, угощая его чаем и медом диких пчел. А наружи текло время.
С дедом Хасаном Артем говорил степенно, слушали тут каждого, не перебивая. Застольная беседа в доме Кости была, видимо, делом серьезным.
Говорили обо всем на свете: о сене, о скотине, о детях. Артем рассказал об одичавших сахалинских конях, о старике ненце, который до сих пор охотится с луком. Женьке совсем не скучно было слушать эту беседу. Нравился ей чай, забеленный молоком, и казахский деликатес — жареные внутренности жеребенка.
Когда Артем рассказал про авиационную катастрофу, случившуюся на Сахалине, в которой погибли все, кроме грудного ребенка, дед Хасан долго с огорчением тряс головой, потом сказал:
— Конь надо ехать. Верблюд. Зачем спеши? Один казах солнышко бежал догоняйть. Весь день бежи, сильно спеши. Упал, сердце лопнул, помер.
И верно, думала Женька. Очень мы спешим, устраиваем из жизни киношную погоню. Торопимся поскорее вкусить и запретного, и дозволенного, узнать все, все, все…
В доме было несколько комнат, каждая о двух-трех окнах, и все окна глядели в степь, освещенную низким вечерним солнцем. Степь нежилась, залитая розовым светом, сверкала по низинам изобильной водой.
— Ты письмо писал, — спросил Костя, — хотели тебя командир ставить?
— Хотели, — ответил Артем. — Пастухом, вроде тебя. Табун вертолетов давали. Я побоялся — разбегутся, отказался.
Аня, постелив Женьке на кровати, присела рядом пошептаться по-бабьи. Она успела подоить корову и кобылу, от нее пахло парным молоком. Должно быть, Аня думала, что Женька — невеста Артема, и стала говорить о том, какой Артем хороший человек и, наверное, будет большой начальник, а все не женат. Жалко: без семьи «хоть баба, хоть мужик, совсем яман, плохо».
— Тебе тут, Аня, не скучно жить… всегда? — чтобы переменить разговор, спросила Женька.
