Они с подружкой — ее звали Надей — затеяли игру: крутить пируэты на кромке прибоя. Игра эта называлась почему-то — «бегущая по волнам». Артем щелкал кадр за кадром… В сверкании брызг летели у Женьки раскинутые руки, белые волосы, запрокинутое лицо. Она кружилась, кружилась, летели, поднимая фонтаны брызг, упругие девчоночьи ноги, извивались, порхали руки, летело гибкое тело, перехваченное купальником с коротенькой юбочкой. Юбочка трепетала, поднявшись выше талии, казалось — Женька сейчас вспорхнет и полетит над водой.
На Женьку оглядывались, ею любовались, и не только мужчины, весь пляж, она это чувствовала и кружилась, кружилась… Запомнилось: Надя, заметив, что на нее никто не смотрит, обиделась, ушла и долго сидела одна, копаясь в песке.
Открыли шампанское.
Женька, как чалмой, повязала голову своим платьем и сказала:
— Я царь Востока, а вы мои подданные. Будем играть в «Тысячу и одну ночь».
Каждый подданный, подобно Шехеразаде, должен был рассказать что-нибудь: ври сколько влезет, но обязательно рассмеши «царя». Сумел — награда, не сумел — голова с плеч: царь по совместительству был головорубом. Очень старались влюбленные мальчишки, которые не знали даже, какая будет награда, но лишь Артем, рассказавший, как он охотился на хромого гималайского медведя, сохранил голову. Артем был в ударе, ребята смеялись, царь-головоруб надувался, стараясь сохранить суровый вид, наконец не выдержал, рассыпав по берегу звонкое серебро смеха. Самое же смешное в байке Артема было то, что все в ней было правдой. Действительно, они с медведем-инвалидом охотились друг на друга, но колченогого разбойника вовсе не интересовал сам Артем. Однажды ночью медведь утащил рюкзак с провизией, все сожрал, даже консервные банки погрыз и вылизал, чтобы ничего не досталось раззяве-противнику.
Возвращались домой поздно, шли пешком через лес, Женька ни с того ни с сего заявила во всеуслышание, что она влюбится с первого взгляда и обязательно во взрослого. Парни наконец рассердились, отстали и долго стояли плотной кучкой, совещаясь о чем-то. Потом исчезли в сумерках.
— Как тебе не стыдно! — сказала Надя.
— А ну их! — отмахнулась Женька и сунула в кармашек Артемовой ковбойки цветок.
Потом стояли перед окнами Женькиного дома, почему-то не уходила Надя. Артем смешил девушек, болтали о пустяках, и на другой день Артем не мог вспомнить, о чем они говорили, чему смеялись весь вечер. Осталось ощущение светлой радости, беззаботного счастья, которое приходит, наверное, только от близости с юностью. Оно, это ощущение, и осталось у Артема, и три часа (показалось — целая вечность) стали самым ярким воспоминанием за весь долгий отпуск.
