Может, так спрашивать и наглость, но эй, он первый начал, когда открыл дверь без футболки!
Мэт приподнимает рубашку и поворачивается боком. Я наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть вытатуированные буквы. Прочищая горло, он говорит:
— Это из второго куплета…
— «Вечно молодой» Боба Дилана, — заканчиваю я его фразу.
Тату Мэта — строчки из песни, которую я люблю, написанной исполнителем, которого я люблю. И я не часто использую слово «люблю». Он кивает.
— Ты фанат?
— Да, — отвечает Мэт. — Мама пела нам его песни, когда мы были маленькие.
После семи строчек текста следует дата, февраль этого года.
— Что за дата?
Мэт опускает рубашку и отвечает, не поднимая на меня глаз:
— День, когда мама умерла. У моих братьев и сестры тоже есть строчки из этой песни. Мы разделили её на части. А у папы строчки из другой песни Дилана.
Хотя я не та, кто будет плакать, в моём горле появляется ком. Внезапно я забываю о том, что хотела привлечь его внимание. Вообще забыла о своих планах. Его мама умерла пару месяцев назад. Это она. Та печаль, которую он выражает всем своим существом, и я её чувствую. Кривая усмешка Мэта не может этого скрыть — только не от того, кто знает об этом, не от меня.
— Из какой? — спрашиваю я почти шёпотом. — Ничего, что я спрашиваю? Из какой песни у твоего папы тату?
Я почти вижу, как он сглатывает.
— Последняя строчка из песни «Ты оставишь меня тосковать, когда уйдешь».
Папа слушал эту песню на повторе в первые месяцы после того, как моя мать ушла, эту и кучу подобных. Но у меня нет негативных ассоциаций с этой песней. Я люблю её, и она сделала меня такой, какая я есть.
— Это очень красиво.
Мой голос тих. Это моя попытка быть такой же сострадательной, как Ди.
Мэт улыбается, но на его щеках почти не видно ямочек.
— Спасибо.
— Мне жаль, что ты потерял маму. Это ужасно.
Я говорю это потому, что считаю, что это здорово, когда тебе кто-то сочувствует. Никто никогда не говорил мне, что ему жаль насчёт моей матери и не говорил, что понимает, каково это. Это слишком неловко, поэтому люди просто ничего не говорят. По крайней мере, не в лицо.
— Да, это так, — отвечает Мэт через несколько мгновений. Потом он вскидывает глаза на меня. — Подожди. Ты тоже потеряла маму?
— Да. В прямом смысле. — Я кладу руки в карманы. Обычно я никогда не говорю об этом — вообще-то, всегда вру. Но я хочу, чтобы Мэт знал, что я понимаю его боль, по крайней мере, немного. — Она сбежала от нас, когда я училась в третьем классе. И с тех пор я её не видела.
