– Интересно, какая сейчас погода в Москве? – бросила я, наливая себе воды из-под крана. Андре глянул в свой телефон. В Москве было тепло и солнечно. Неужели сейчас во всем мире лето? Я хотела дождей, хотела бури.
– Почему ты отказался оперировать мою маму? Ты можешь мне объяснить?
– Боюсь, что нет.
– Ты мог заставить меня сходить с ума, заниматься полнейшим развратом на глазах у доброй сотни людей, но ты не можешь сказать мне, что не так с моей матерью? Это что, врачебная тайна? – Я подлетела к входной двери, используя минутное возмущение как предлог. Что угодно, только бы уйти и не начать умолять его оставить меня тут, в этой квартире, снова приковав к кровати. Андре шел за мной, не говоря ни слова. Я бежала по лестнице вниз, он шел спокойно, но финишировали мы вместе. Вышли и сели в его кабриолет. Я кусала губы, стараясь убедить себя, что все это ничего, ровным счетом ничего не значит. Я смогу, мне от него ничего не надо. Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь попроще, с кем, по крайней мере, было бы легче расстаться?
– Не молчи, Даша, скажи что-нибудь…
– Хорошая погода, не правда ли? – произнесла я жеманным тоном, убирая волосы с глаз. В кабриолетах хорошо, когда есть солнцезащитные очки и косынка, а так волосы взлетают в разные стороны, норовя забиться в рот и в нос. Постоянное чувство, что я сейчас чихну. Впрочем, если бы ветер сменился и подул в обратную сторону, было бы намного лучше.
– Даша, птица моя, не надо. Я не знаю, что нам делать.
– Нам? Каким таким нам? – улыбнулась я с преувеличенным удивлением. – Никаких нас нет. Есть ты, есть я, есть моя мама и моя жизнь. А у тебя – своя.
– Не говори так.
– Хорошо, тогда я помолчу.
– Ты хочешь остаться? Останься.
– Я хочу кофе, – пробормотала я, когда кабриолет подъехал к гостинице. Швейцар сменился, этот, теперешний, кажется, был тут неделю назад. Впрочем, я не запомнила их лиц. Он раскрыл перед нами двери и кинул ключи от машины мальчишке-парковщику. Я шла быстро, не оглядываясь, желая, чтобы эта пытка поскорее кончилась и Андре наконец оставил меня. Я спешила приступить к болезненной терапии – немедленно начать забывать его, и вовсе не желала, чтобы он видел процесс выздоровления. Но Андре упрямо шел рядом. Мы зашли в лобби и поздоровались с портье, узнав, что мама все еще в номере и пока не выходила. Андре заказал мне кофе и круассан, а себе – травяной чай с сахаром.
– Мне, наверное, не стоит подниматься, – сказал он. – Лучше будет, если я увижу твою маму в клинике. Учитывая то, что она не имеет ни малейшего понятия о том, что есть между нами.
