— Вышел же, вышел! — топнула ногой Марина Борисовна.
— Плохой.
— И вовсе не плохой! Не всем же быть гениями!
— Всем, — твердо сказал Гарусов. — Кто идет в науку — всем. С моей стороны это была ошибка, ну что ж, постараюсь ее исправить.
— Исправить? А вы кем же туда едете? Дворником?
— Нет, до этого еще не дошло. Инженером-теплотехником.
— Бред! У вас же и диплома нету...
— Там его не требуют. Там нужна работа, а работать я надеюсь не хуже других, — Гарусов слабо улыбнулся. — Этим я отчасти думаю компенсировать вред, который я нанес государству, навязав ему, как вы говорите, плохого специалиста...
— Вечно вы меня будете этим попрекать! Дело не в том, кого вы там навязали, а кого нет. Дело в том, что вы идете прямо по живым людям. Зоя, Ниночка... Подумали вы о них?
— Думал, но ничего не поделаешь. Я, конечно, здорово к ним привязался и не могу себе представить, как я без них буду жить. Но надо войти и в Зоино положение. Иметь такого мужа, как я, было бы тяжело любой женщине. Переносить мои вклады в других...
— Толя, а я? Вы обо мне не подумали! Правда, мы за последние годы мало виделись...
— Марина Борисовна, у вас ведь много учеников.
— Но только один сын.
Гарусов помолчал.
— Я... Я вам очень благодарен...
— Какая благодарность? Все это не то, не то...
— Вы меня извините, Марина Борисовна, я должен идти. А долг я вам верну при первой возможности.
— Бог с вами, какой долг? Я и забыла совсем. А когда вы едете?
— Сегодня ночью.
— Боже мой! А я вас задерживаю. Вам некогда, надо собираться. Идите-идите, я вас провожу, осторожнее, в передней темно, лампочка перегорела, никто не купит, кроме меня, а я забываю...
Она бормотала без устали как заводная. Гарусов ощупью отпер дверь, выбрался на площадку. Она стояла на пороге, положив голову себе на плечо.
— И вот всегда у меня так, всегда так...
Косые слезы бежали у нее по щекам. Гарусов медлил.
— Ну, чего вы стоите? Идите, идите!
Она махнула рукой. Гарусов ушел.
* * *
Теперь ему надо было зайти к Федору Жбанову. По слухам, Федор был в запое, но все-таки попрощаться надо было.
Когда Гарусов вошел, Жбанов лежал ничком на кровати, подняв толстые ноги на деревянную лакированную спинку. Он нехотя поднял с подушки вялое, несвежее лицо. За последний год Жбанов отрастил усы, и это сильно его не красило.
— А, святитель-великомученик, — сказал он сквозь спутанные усы, — явился-таки, приполз! А что у тебя с башкой? Ну-ка, повернись!
Жбанов захохотал.
— Ну и фигура! Дон-Жуан! Казанова! Покоритель женских сердец!
