— Дело ваше. А по-моему, не так. Жить надо с обзором, с оглядкой. Мой Николай Иванович, даром что инвалид войны, раньше курил запоем. Я отучила. Спрячу деньги в потайное место, он тыр-пыр, а купить не на что. «Паша, — говорит (он меня Пашей зовет, по паспорту я Парасковья), — сил моих больше нет, душа просит курева. У нас на фронте и то давали, а в стране какая бедность была!» А я ему: «Потерпи, здесь не фронт. Там ты кровь проливал, а здесь не за что». И что же? Отвык. Перековался. Он у меня под дисциплиной! А ваш-то где сейчас, Рита Петровна?
— Не знаю. Гуляет где-то.
— Котует, значит.
— Ну, зачем так-таки и котует? У него своя жизнь.
— Все-таки, не обижайтесь на меня, Рита Петровна, профукали вы своего мужика. Много воли ему дали. За мужиком надо в четыре глаза следить: два при себе, два — за ним. А самое главное — денег ему не давать. Получку принесет — забери, спрячь. Ему в день на руки пятьдесят копеек. А если без транспорта, то и меньше. Вы у своего получку забирали?
— Нет.
— Интеллигенция! Вот и дождались.
— Дело не в этом. Может быть, я сама виновата, что он ушел. Не сумела создать ему домашний уют. Это ведь тоже наука.
— Уют уютом, а глаз само собой. Не порхай!
Вопрос о Ритиных заработках тоже тревожил Полину Ивановну:
— Только-то и всего? А тринадцатая зарплата? Премиальные?
— В школе этого нет.
— А больше ничем не прирабатываете?
— Ну, за проверку тетрадей. Пять рублей в месяц.
— Пять рублей! — возмущалась Полина Ивановна. — Это же два окна помыть, а если большое, с дверью, так и одно... Я помою за час, за полтора от силы. А вы на тетрадки сколько времени тратите?
— Не знаю... Много. Не считала.
— А надо считать. Выходит, я неученая, а больше вас зарабатываю. Если бы на мне бы не семья, у меня сберкнижка была бы во какая!
И показывала пальцами толстенький томик — вроде романа «Дворянское гнездо».
Однажды Полина Ивановна пришла взволнованная:
— Мой-то, Николай Иваныч, вы только подумайте, на курорты уехал!
— Да что вы? Куда же это? На юг?
— Нет, в средней полосе. Дали ему бесплатную путевку как инвалиду воины.
— Ой, как хорошо! — обрадовалась Рита.
— Хорошо, да не очень. С одного боку хорошо. Почти месяц — двадцать четыре дня — не поить его, не кормить: экономия. И свету меньше сгорит. Он по вечерам читать любит — борюсь с этим. Подождет, пока засну, и обратно читает. Люда-то с Садиком рано ложатся...
— А что же вас беспокоит?
— Боюсь, загуляет он там с приятелями-инвалидами. Я ему денег в обрез дала: дорога туда-обратно. На эти деньги не разгуляешься. А все-таки сердце неспокойно. Боюсь на него дурного влияния. Он у меня слабовольный.
