Вдруг он прерывает свои мысли. Что это с ним такое? Подействовало прикосновение к бумаге, которой касалась рука его матери, или это проявление генетической ностальгии? А может эти левацкие настроения – отголосок его молодых лет, когда одно время он даже увлекался идеями социализма и прочитал всего Маркса с Энгельсом? Немедленно подавить! Он встаёт из-за стола, прохаживается по комнате, выкуривает свою «понс», но какая-то неведомая сила вновь тянет его к столу. Он возвращается к материнскому дневнику, перелистывает несколько страниц и останавливается на очередном отрывке:
«… 23 мая 1941 года в Норвегию прибывает с визитом Генрих Гиммлер, и Мария готовится вместе с мужем к этой встрече. Мы ходили с ней по магазинам в поисках надлежащего платья и собирали сведения о лучших парикмахершах города. Она очень волновалась, так как, с одной стороны, не имела права подвести своего Видика, а с другой, не могла себе представить, как воспримет её этот немецкий ариец Гиммлер – ведь она была русской, а точнее, украинской славянкой, причём не такого уж высокого звания. Но всё обошлось наилучшим образом. После встречи немецкой делегации в аэропорту Форнебю все, и я, в том числе, как подруга Марии, были приглашены на званый ужин в резиденцию верховного комиссара Тербовена. Присутствовал, конечно, и мой Бертольд-Бео, очаровательный Карл Шпанаус, представляющий немецкую диаспору в Осло, и какой-то уже довольно пожилой полковник-австриец из дивизии, укомплектованной исключительно ими, австрийцами, – участниками ещё I-ой Мировой войны, которые, будучи детьми, каждое лето приезжали сюда и пользовались в Норвегии радушным гостеприимством. Его попросили спеть тирольскую песню, и он спел их целых две, причём настолько безукоризненно и точно, имитируя горловой тирольский йодль, что снискал длительные «браво» как кавалеров, так и дам. Шампанское, изысканные закуски, было даже два оркестра: один исполнял норвежскую народную музыку, а другой – немецкие танго и фокстроты. Мы танцевали допоздна, и день получился просто сказочным.
Я часто бываю в гостях у Марии и провожу там время, как в ностальгическом музее: ещё в бытность нансеновского посла в России Квислинг вывез оттуда огромное количество антиквариата. Правда, позже, когда он решил часть этих картин продать, оказалось, что почти всё это подделки, в том числе и картина Хальса, за которую он заплатил большие деньги и даже судился, оказалась не настоящей, равно как и Суриков, и Ге. И, тем не менее, смотришь на эти вещи, на этот уголок России даже не на столь уж большом удалении от неё, и начинает сосать под ложечкой. Там, совсем рядом, необозримые просторы, поля и луга, обогретые тёплым солнцем, с прыгающими кузнечиками и стрекочущими цикадами, звенящая глубина прогретого воздуха, синь небес и вибрирующее пространство, так гениально запечатлённое на полотнах русскими передвижниками. Бывает, катятся слёзы, когда вдруг во сне или наяву видишь всё это, но проснёшься, и рациональная обстановка вокруг приводит твои эмоции в такой же рациональный порядок. И ты готовишь зерновой тост с орехами, кипятишь густой кофе и, сдабривая его сливками, медленными глотками поглощаешь вместе с ним обустроенное пространство, беспечность и образцовый норвежский порядок.
