Легко бегут кони, косит налитым кровью оком коренник, горячие пристяжные гнут дугой шею, высекают кованым копытом лёд.
На крутых поворотах сани заносит, и каждый раз Добрыня приговаривает добродушно:
— Эк их! Не потерять бы ненароком боярина Парамона с боярыней. — И оглядывается.
Ярослав посмеивается, а Добрыня как ни в чём не бывало уже посапывает молчком да поглядывает с прищуром по сторонам. Воевода родом киевлянин, и в Новгород его да воеводу и дядьку Ярослава, боярина Будого, послал старый князь Владимир, чтобы они были опорой молодому княжичу.
— А что, Добрыня, охота ли тебе в Киев? — спросил Ярослав.
Воевода потёр нос, ответил:
— Мне бы сейчас не в Киев, а в какое ни на есть захудалое сельцо бы добраться да на полати залезть. Помолчав, спросил: — Хочу, князь, слышать от тебя, кому после Владимира киевский стол наследовать?
Не глядя на Добрыню, Ярослав ответил:
— Кому отец передаст.
— Но князь Владимир своего слова не сказал, да и скажет ли? А чуется мне, алкает Святополк власти.
— К брату Святополку и я веры не имею, то так, воевода. Ко всему княгиня Марыся с отцом своим Болеславом за братней спиной козни плетут, о том всем ведомо.
— Болеславу сие свойственно, — поддакнул Добрыня, и они надолго замолчали, оставшись каждый со своими мыслями.
Ярослав думал о том, что у отца он не в милости и навряд ли достанется ему киевский стол. Его скорей всего наследует Владимиров любимец — Борис. Неспроста отец не выделяет ему никакого удела и держит при себе.
А Добрыне припомнилось, как однажды проездом через Туров ему довелось заночевать в этом маленьком городе. То было в первый год Святополковой женитьбы на Марысе. При встрече с молодой княгиней Добрыня любовался ею. Маленькая, лёгкая в движениях красавица полька надолго запала в душу воеводе. И сейчас, соглашаясь с князем Ярославом в кознях Болеслава и Святополка, ему никак не хотелось верить, что и Марысе свойственно коварство. Но непрошеный голос шептал ему:
«Разве не дочь она отца своего Болеслава? А король ляшский злобы полон, хотя с виду и добродушен. Кто, как не он, родичей своих ослепил, а кровных братьев с отчей земли изгнал?»
— Так, — вслух промолвил Добрыня и широким рукавом шубы смахнул с бороды иней.
— О чём ты? — спросил Ярослав.
— Да ничего, — скрыл мысли Добрыня и перевёл разговор: — Ранняя нынче зима. Ко всему и мы в гостях засиделись.
— Доберёмся, — спокойно ответил Ярослав. — Худо, коли б стала река на пути к Ладоге. Пришлось бы ладьи без присмотра оставлять, самим же пешком до Ладоги добираться. — И, помолчав, сказал, ища ответа: — А что, воевода, ежли Ирине город этот в вено
