Они сидели молча и, казалось, были совершенно одни в огромном замке.
— Почему они сделали это? — спросила Изабелла, зная, что никакие слова сочувствия здесь неуместны.
Гавестон ответил в своей обычной живой манере.
— К сожалению, моя мама, Кларемунда Марийская, была столь же умна, сколь и прекрасна. Кроме того, что она чудесным образом исцелила меня от какой-то очень тяжелой детской болезни, она часто лечила заболевших в нашем селении и пыталась околдовать короля Франции, чтобы он отпустил на свободу моего отца.
— И за это жители Гиени обвинили ее в колдовстве?
— Они думали, что она пользуется колдовскими чарами. Но то чудо, которое исцелило меня, было не чем иным, как материнская любовь и преданность. И, кроме того, ведь всегда есть люди, от природы обладающие особым обаянием, разве не так?
Изабелла немного расслабилась и откинулась на спинку кресла, чувствуя, что эти несколько минут потрясли ее.
— А Эдуард знает?
— Только он один. Даже ваша очаровательная тетушка ничего не знает. И вообще никто в этой стране, кроме Дракона.
— Это даже к лучшему, — сказала Изабелла, почему-то чувствуя себя в некоторой степени польщенной.
— Почему?
— Потому что ваши недруги на этом основании могли бы выдвинуть против вас еще одно обвинение. Вы разве не представляете, как они начали бы рассказывать легковерным о том, что ваша мать была ведьмой, и благодаря унаследованной у нее колдовской силе вы, очевидно, и получили такую власть над королем? Разве вы не слышите, как Ланкастер говорит об этом в Парламенте, чтобы заставить их принять для вас смертный приговор?
— Да, — пожал плечами Гавестон, — но они ничего не узнают, если вы им не расскажете.
— Так зачем же вы проявили такое безрассудство, рассказав мне обо всем?
— Вы спрашиваете, как будто вы — одна из них, как будто вы — мой самый злейший враг? — медленно произнес Гавестон.
— Неужели у меня нет веских причин?
Он встал и, облокотившись о высокую спинку кресла, взглянул на нее.
— Но разве вы не чувствуете, Изабелла, что если бы не наша общая любовь к Эдуарду, мы бы с вами были очень хорошими друзьями?
Подобная мысль не раз приходила в голову и ей самой, хотя, возможно, и не так явственно, как сейчас, однако она лишь пожала плечами, не желая признавать этого.
— Зная все то, что мы оба знаем, как вы сможете винить меня, если я использую против вас любые средства? — спросила она сухо.
— Я, может быть, больше других понимаю, что будет невозможно вас в том винить, но все равно я никогда не поверю, что вы способны на низость, — сказал он, добавив с какой-то насмешливой нежностью: — Странно, как Провидение делает нас такими, какие мы есть, и решает, что мы должны делать в этой жизни. Страшная трагедия, пережитая в детстве, тяжелое одиночество, неожиданная бедность, — все это и могло породить беспечного хвастуна, пытающегося любыми способами, пусть даже самыми недостойными, добиться влияния для того, чтобы скрыть свою внутреннюю неуверенность в себе, жадно хватающегося за все, что приносит ему радость и удовольствие, и таким образом навлекающим несчастье на своего самого близкого друга, чья любовь и сочувствие заполняли его пустую жизнь. А из-за двух никчемных глупцов благородная милая девушка, предназначенная для совсем иной жизни, чувствует себя обиженной, имея на это все основания и взращивая в своей душе семена жестокости и злобы, насколько я понял. Все похоже на расходящиеся по воде круги. И что бы вы ни сделали, как бы ни поступили, дорогая Изабелла, вас оправдает любой.
