В этом случае необходимо было воззвать к его мужеству.
— Разве нельзя посвятить свою жизнь правлению своей страной и своим народом и принимать самостоятельные решения? — спросила она с легкой насмешкой. — И в конце концов, у вас есть Маргарита да и я тоже.
Хотя все то, что он рассказал, задело или озадачило ее, она все же была рада, что он ей доверился. Она подумала, что это как-то сблизит их, а ее желание помочь ему и успокоить подкреплялось еще и желанием быть ближе, причем ближе в мире духовного.
Сидя здесь, уютно прижавшись к плечу мужа, перед столом, на котором были разложены все аксессуары и ее наряд для коронации, Изабелла верила, что волнения уже позади, и ей даже стало немного стыдно, что она пожаловалась отцу. Завтра будет еще один чудесный день. Она опять станет центром всеобщего внимания в своем нарядном платье и драгоценностях. Двигаясь по Лондону, она опять почувствует тот волнующий и такой сладостный аромат восхищения. Восхищения, которое она каждый день все явственнее замечала в черных глазах Роберта ле Мессаджера, и которое помогало ей в минуты хандры вернуть веру в себя. Но теперь, когда Гавестон уедет, она больше не будет ощущать депрессию, как ни жаль ей Эдуарда. Как только ей удастся вырваться из этого мрачного старинного замка, она сделает все, чтобы брак стал для него важным и желанным. Она прикажет распаковать изящную французскую мебель, которую привезла с собой, она сама будет устраивать маскарады и музыкальные вечера.
— Я рада, что нам предстоит провести в замке только одну ночь, — сказала она с отвращением глядя на серые каменные стены. — Мне кажется, здесь ужасно сыро. И я уверена, тут бродят призраки.
— Я знаю. Но это одна из наших дурацких традиций: все монархи перед коронацией должны провести здесь ночь.
— Ну тогда, по крайней мере, надо лечь пораньше и хорошенько отдохнуть, — засмеялась Изабелла. — Поскольку завтра, не сомневаюсь, нам обоим придется встать очень рано. И умоляю вас, Эдуард, не оставляйте меня надолго одну — у меня от вашего Тауэра просто мурашки по коже.
Эдуард убрал руку с ее плеча и наклонился вперед, зажав руки между коленями.
— Наверное, давят призраки трагедий, которые здесь произошли, — сказал он. — С той поры, как нормандец Вильгельм построил его, множество людей ожидало в его стенах смерти. Когда меня мальчиком приводили сюда, чтобы посмотреть на львов, стерегущих ворота, я не испытывал большой радости, думая обо всех узниках, которые томились здесь на протяжении веков. Иногда, оставаясь один, я представлял себя на их месте, воображал, как звенят засовы темниц, где они сидели, забывая, что на свете есть солнечный свет, и представлял, как их выволакивают, чтобы убить или просто оставить гнить…
